Раскол дома - [19]

Тим качнул головой.

– Это совсем небольшая работа. Я завтра починю.

Бруно и Ганс, сидевшие рядом, поморщились. Бруно сказал:

– Нельзя было ничего срывать. Возможно, следует напомнить им об этом, правда, товарищи? В конце концов, теперь они не платят за жилье.

Все ухмылялись, глядя друг на друга. Хейне слегка покачал головой, нахмурившись. Тим отхлебнул кофе. Рядом с ним Вальтер тихонько смеялся. Бруно налегал на спиртное. Лицо его покрылось испариной, и по глазам было видно, что ему больше не следует пить.

– Можно сказать, они в учебно-тренировочном лагере.

Хейне повысил голос:

– Не утомляй нашего гостя, Бруно.

Тим улыбнулся Хейне.

– Но я нисколько не утомлен.

Хейне выпустил клуб дыма. Вальтер, стиснув Тиму плечи, внезапно разразился песней. Ганс, сидевший на другом конце стола, окликнул Тима, хлопая ладонью в такт фальшивому пению Вальтера:

– Ты знаешь песню Хорста Весселя, Тим? Погиб за нас. Он, Вессель[7], сражался с красными. Ты и твои чернорубашечники должны выучить ее, потому что вы наши друзья, а Германии нужны друзья. Всем нам нужны друзья и миролюбивые соседи.

Тим поднял чашку с кофе.

– Как сэр Энтони. За дружбу и мир, – сказал он.

Вальтер, как он уже понял, жил в соседней квартире, но что подумают соседи с другой стороны? Этой ночью они вряд ли смогут заснуть.

Мужчины, сидевшие вокруг стола, подняли свои стаканы с бренди. Бутылка снова пошла по кругу.

– За дружбу! – взревели они.

Ему хотелось, чтобы они так не орали, потому что этот шум бил его по голове, а те бедняги за соседней дверью наверняка не прочь расквасить пару-тройку носов. Бруно сказал:

– Франция, наш сосед, тоже хочет мира. Французы доказали это, без протестов позволив Гитлеру забрать обратно Рейнскую область. Наш фюрер ведет Германию в верном направлении. Он не зря ест свои помидоры. Так, кажется, говорят у вас в Британии.

– У нас говорят «Не зря ест свой хлеб», хотя вы все очень хорошо говорите по-английски.

Непочатая бутылка бренди сменила пустую и пошла по кругу.

Наблюдая за процессом опустошения бутылки, Вальтер пробормотал:

– Мы метим в СД, в разведку, как и твой отчим. У него есть актив – твоя мать. Она хорошо нас учит. Знать английский язык полезно. И она нам полезна. Язык, контакты…

Хейне с другой стороны стола прикрикнул:

– Вальтер.

Это было предупреждение. Вальтер вспыхнул, убрал руку с плеча Тима и потянулся за бренди.

– Твоя мать хорошо преподает нам английский, юный Тим, – закончил он.

Вальтер налил в свой стакан еще бренди и плеснул глоток Тиму в кофейную чашку, для которого это означало, что если он захочет еще кофе, ему придется выпить спиртное. Он передал бутылку дальше, выпил свой бренди и тут же почувствовал, что делать этого не следовало. Он протянул руку за кофейником.

Вальтер, однако, еще не закончил, как бы этого ни хотелось Тиму. Немец сидел слишком близко к нему и орал прямо ему в лицо, брызгая слюной, как из душа:

– Вам нужно выгнать всех ваших бездарных политиков и расчистить поле для собственного фюрера. Тогда у тебя тоже будет большая квартира.

Он хлебнул бренди и закашлялся. Отплевываясь, он прижал ко рту платок и махнул, чтобы продолжали разговор.

Немцы засмеялись и о чем-то заговорили между собой, так что Тим не понял ни слова. Он пил свой остывший кофе, хотя это уже было неважно. Подняв голову, он изучал люстру. Хрусталь сверкал, высвечивая идущий по потолку тонкий фриз. Интересно, Амала все еще работает на кухне? А Брайди в Истерли Холле? Зря, черт возьми, он был так резок с ней, но она вывела его из себя.

Он откинулся на спинку стула, пропуская разговор мимо ушей; время от времени раздавался смех, сигары дымились. Все было прекрасно, кроме дыма. Его дядя Оберон курил сигары, а отец нет, и слава богу, потому что они воняют. Бруно пел, Ганс встал, пошатнулся, но удержал равновесие и пошел навстречу Тиму пьяной походной, в конце концов он плюхнулся на пустой стул рядом, где раньше сидела Милли. Он обнял Тима за плечи, и Вальтер, чтобы его не оттеснили, снова положил свою руку на Тима. Двойной вес обоих почти раздавил его, но Тим был горд, что его приняли эти мужчины, которые прошли ту же войну, что его отец. Он почувствовал себя почти равным им.

Ганс крикнул ему в ухо:

– Ты сегодня в компании сильных мужчин. Видишь наши золотые значки?

Он указал на Отто, сидевшего напротив. Немец размахивал руками, как крыльями ветряной мельницы. Он дирижировал пением. На спинке стула висел его пиджак. Тим увидел золотой значок и кивнул.

Ганс сказал:

– Да, мы все – обладатели Золотого Знака почета, потому что мы одни из самых первых членов нацистской партии. Это мы прорубили тяжкий, кровавый путь через весь этот сброд и создали будущее для нашей партии. Дарвин первый, а наш фюрер – второй, кто сказал: выживает самый приспособленный, а побежденный не заслуживает ничего. Ты считаешь, у меня хороший английский язык? Я тоже так считаю.

Он засмеялся так громко, что закашлялся и подтолкнул Тима вперед.

Пение прекратилось, и все начали прислушиваться. Ганс стукнул кулаком по столу. Еще раз откашлявшись, он понизил голос и, погрозив Тиму пальцем, произнес:

– Ты, мой мальчик, должен слушать экспертов. А мы вот что говорим: правильно, товарищи, развешивайте плакаты о собраниях фашистов, а до собрания насмехайтесь над красными в ваших пабах. Когда вы соберетесь, они явятся, чтобы напасть на вас, в ярости от того, что вы их уделали. Тогда в глазах местных вы будете защитниками. И скоро на вас будут смотреть как на силу, обеспечивающую закон и порядок. Вами станут восхищаться.