Когда он почувствовал, что мышечное кольцо отрезает ему член, как проволочная петля, то хрипло заверещал. Но никто из соседей не обратит на это внимания: рискованные игры и извращения всегда входили в меню Квинна. Неожиданно освободившись, старик опрокинулся навзничь. Кровь, выплескивавшаяся из раны, лилась на ковер. Падая, он успел увидеть, как все еще твердый обрубок его достоинства исчезает в скользкой красной щели между ног Амелии, и ужаснулся от вида того, как член целиком заглатывает откусившая его вагина.
Квинн рухнул на пол, заходясь криком, и визжал, пока не потерял сознание.
У Амелии ушло примерно полчаса на то, чтобы перегрызть путы, державшие ее. Следующие полтора часа она ела Квинна. Пока она его глодала, он умер, и паранормальные излучения, о которых упоминали в новостях, возымели свое действие. Но к этому времени от Квинна осталось уже совсем мало, и он не мог подняться, чтобы сожрать кого-нибудь другого. Оставшиеся от него куски дергались на полу в приступе неведомого раньше голода, нечеловеческого и неутолимого.
Растерзанное платье соскользнуло с ее тела. Пошатываясь, Амелия нашла вход в комнату, в которой они обедали, когда были живы. Прежде чем исчезнуть навсегда, прежняя модель поведения в последний раз встрепенулась в умирающем мозгу. Амелия начала объедать головки стоявших в вазах цветов, не спеша пускаться в ночное путешествие по улицам.
Каждую минуту умирал один цветок. Их жизнь могла бы стать ее жизнью… Она остановилась только тогда, когда обезглавила все букеты до одного.
Затем она нашла входную дверь и вышла в мир, чтобы присоединиться к себе подобным.
Она словно расцвела. Никогда больше она не будет так прекрасна. Как сказал бы Квинн, она достигла своей вершины. Очертания ее фигуры постепенно растворялись в ночной мгле. Она шла, удивительно красивая обнаженная женщина, с приоткрытых губ которой опадали цветочные лепестки, красные, лиловые, бордовые, и летели вслед за ней, словно шлейф.
