Расцвет Ларк (ЛП) - [2]

Я не боялась тяжелого труда, как и вся моя маленькая семья. У каждого был свой талант, что мы использовали на уровне инстинктов во благо. И в ответ земля давала щедрый урожай, животные были послушными, а мы пользовались уважением в деревне. Мне нравилось заниматься работой в саду, она была привычной. И в этот день, как и в большинство летних дней, солнце светило, согревая и подбадривая, ветерок шелестел листьями и касался кожи, я впивалась пальцами в грязь. Я была рада, я была дома с семьей, мне не нужно было оказываться среди незнакомых людей.

- Идем, Рилег, - сказала я. Было поздно, когда я закончила. Главный куст гисани был вырван, как и ее побеги и четыре корешка, что выглядывали из земли. Я разожгла костер, чтобы сжечь их, пританцовывая при этом, словно это могло отогнать остальную гисань, прыгая вместе с Рилегом, пока он не залаял в ответ на мой смех. Пепел я выбросила за ограду, чтобы он улетел в Темный Лес.

И тогда появился второй знак.

Шелест вызвал страх, от которого покалывало шею. У меня были длинные и тяжелые волосы, и покалывало кожу у каждой пряди. И я стояла, зажав в руке пепел. Холодок бегал по шее, словно чье-то дыхание, и я невольно посмотрела на дальний край поля, на ограду, что тоже соприкасалась с Темным Лесом. Там была лиса, и рост ее едва достигал нижней палки забора. Рилег напрягся, но молчал.

- Стой здесь, - прошептала я. Рилег застыл, как камень.

Я отбросила пепел, не так приветствуют посетителя, и прошла к тому концу поля. Лиса сделала несколько шагов и замерла. В ее рту что-то было. Мы встретились на полпути, она выронила свою ношу и, попятившись, ждала мой ответ.

Будь я бабушкой или Эви, я бы смотрела на то, что она принесла, без страха. Но у меня не было их целительской выдержки. Я не сразу смогла говорить.

- Это не твоя вина, - хрипло прошептала я. – Спасибо.

Лиса склонила голову и развернулась, покачивая красивым хвостом на бегу.

Дрожащими пальцами я развязала фартук и сняла его, чтобы собрать принесенное. Я позвала Рилега, и он пришел элегантными шагами, несмотря на отсутствующую лапу. Вместе мы покинули поляну в лучах угасающего солнца.

* * *

- Хорошо. Пора.

Было поздно, но только теперь мы решили рассмотреть, что я принесла. Бабушка настояла, увидев ужасное выражение моего лица, чтобы сверток из фартука остался на улице. И мы ужинали и занимались привычными хлопотами.

- Все будет хорошо, Ларк, - только и сказала она и попросила накрыть на стол.

Мы ели суп и хлеб из овса, хотя мне не хотелось есть, мы слушали рассказы Эви о рынке, помыли тарелки, протерли пол, приготовились к завтрашней работе и вели себя так, словно это был обычный вечер. Но тут бабушка достала медовуху, налила себе немного и выпила для храбрости. И сказала:

- Неси фартук, Ларк.

Я принесла его с крыльца. Ткань пропиталась темной жидкостью. А мне нравился этот фартук, теперь я боялась, что останется запах, и я не смогу его носить. Я положила сверток на стол на масляные картины Эви.

- Давай посмотрим, что там, - бабушка развернула ткань, беря на себя ответственность. Я скривилась. Эви и бабушка сдержались.

- Это сделала не лиса, - прошептала я.

- Кто-то из горожан? – поинтересовалась Эви, разглядывая отрубленную руку. – Но почему вот так?

- Это похоже на предупреждение, - ответила бабушка. – Смотрите: на пальце нет кольца, - каждый мальчик в двенадцать лет в нашей деревне получал уникальную полоску кожи, которую носил на левом среднем пальце. Эта рука принадлежала кому-то старому.

- Может, он был не отсюда, - прошептала я. – Путешественник?

- Нет, - ответила бабушка. – Смотрите на след – кожа другого цвета на пальце, словно полоска. Когда-то он носил кольцо.

- Но эти полоски кожи ценны только владельцу, - заметила Эви. – Зачем снимать кольцо?

- Кто знает. Как я и сказала: это предупреждение.

Я смотрела на бабушку, на ее лице едва заметно проступила тревога. Я посмотрела на Эви, любимую кузину, которая светилась любопытством, которое появлялось у учеников. Как и бабушка, Эви могла помочь всем нуждающимся. Если не могла она, не мог никто. Эви при этом не чувствовала боли. И с этой рукой тоже. Хоть и звучало это жестоко, Эви просто хотела понять, как это произошло.

- Руку отрезали специально, - продолжала бабушка. – Так в бою не режут.

Эви кивнула.

- Да, но смотри – пальцы в порезах, ногтя нет. Бой был.

- Он мог сопротивляться, - голос бабушки дрогнул, став не таким музыкальным. Я судорожно вдохнула, ее тон говорил о ее плохом предчувствии. – Может, перевернем? – она взялась за край фартука, и рука перевернулась ладонью вниз. Пальцы были скрючены под ней.

Бабушка задержала дыхание с всхлипом. Она отступила на шаг, схватившись за кресло неподалеку. Мы с Эви тут же вытянули руки, чтобы поддержать ее, но она уже пришла в себя. Я посмотрела на стол и на руку, лежащую на нем. Она была обожжена, на плоти пропечаталось какое-то клеймо. На миг я замерла, позволяя напитку, что успела глотнуть, пролиться в горло, приятно обжигая жаром. Я подошла к Эви, что склонилась, разглядывая клеймо. Наши волосы свисали, вместе ниспадая на стол, но мои волосы были коричневыми, словно желудь, а ее – серебряными, как луна. Мы странно дополняли друг друга. Кузины, родившиеся в один день, в один час, дочери сестер-близняшек. У нас было одинаковое родимое пятно: над девой лопаткой в форме круга. Я подумала, что бабушка вскрикнула из-за этого, ведь на руке был круг, но внутри него была «Z», чьи линии пересекали силуэт круга. Линии были грубыми.