Расчёт по-королевски - [25]

— От того, как вы двое разговаривали, когда я подходил сюда, я бы подумал что вы... — кривая ухмылка скользнула в мою сторону, — ... близки.

— Мы... — не было никаких "мы" между мной и Кристианом, также как я молилась, чтобы никогда не было "мы" с этим человеком напротив меня. — Он и я встретились сегодня, что сделало нас, в лучшем случае, знакомыми.

Мэтт постукивал одним пальцем по ободку бокала. Затем он сказал с очень серьёзным лицом:

— Значит, и не моя поклонница?

— Увы, да, — я драматично вздохнула. — Надеюсь, я не ранила ваши нежные чувства.

Он шмыгнул, притворно смахнув пальцем слёзы.

Из меня вырывался сопротивлявшийся прилив веселья.

— Вообще, я удивлён тому, что вы с Кристианом не встречались раньше. Ваши страны так близко расположены, что вы практически росли вместе, в одних подгузниках.

О, как смешно.

— Частные школы-интернаты – отличнейший способ скрывать детей монархов друг от друга. А что насчёт вас? Вы знакомы? Мне показалось, я видела одно из приятельских приветствий, когда вы появились.

— Приятельских приветствий?

Я быстро подняла подбородок на секунду, и он ухмыльнулся.

— Мы жили в Америке какое-то время и пересекались то тут, то там. Он хороший парень, если вас это волнует. Не из тех, кто обычно сходит со своего пути, чтобы совратить любую попавшуюся принцессу на брак. Или её сестёр, — бокал приближался к его губам. — Хотя, полагаю, его намерения не имеют никакого значения, не так ли? Уж точно не на КРБ.

Сдержанный, но всё же непрекращающийся смех Изабеллы, так часто запрещаемый матерью, проплывал над бассейном мне в уши, будто звук от ногтей, скребущих по доске. Так как то, что она уже была доведена до смеха, не было лучшим душевным состоянием в медицине, я сгорала от любопытства, как лес от пожара. О чём вообще могли говорить моя сестра и этот мужчина? Я тихо сказала:

— Не думаю, что кого-то заботят наши намерения.

Губы Мэтта сжались, когда он наклонил голову в согласии.

— Значит, вы честно не желаете добыть себе здесь принцессу?

— Я думаю, — сказал он, и в этих словах было больше серьёзности, чем в какой-либо другой фразе, произнесённой нами раньше, — что КРБ – это устаревшая и отвратительная идея, которую никому в двадцать первом веке даже не стоило бы брать на рассмотрение. Родители не должны планировать мою влюблённость и привязанность, и не важно, во что они верят.

Теперь я подняла бокал в его честь.

— Так, так, добро пожаловать в клуб мятежников, Мэтт.

Глава 12

Кристиан

Всё, о чем я мечтал – лечь в кровать, хоть она и стояла в комнате, в которой также жили Волчица и Лукас. Но вместо это я был загнан в ловушку другого монарха и делал вид, что я нахожу Изабель интересной, пока она говорила о... а, к чёрту. Вообще-то я не знал, о чём она говорила. Наверное, мне следует немного послушать.

Лошади. Она говорила о лошадях. С тем же успехом могла говорить о пашне. Мне совершенно до лампочки.

Не то, чтобы её было тяжело воспринимать. Она была приятной, как все вежливые дети монархов, какими всех нас учили быть. Я полагал, что она тоже получила хорошее образование или, по крайней мере, могла бы иметь перечень достижений, которыми её отец бомбардировал меня, пока она стояла, как статуя. Просто между нами не вспыхнуло пламени от искры, никакого притяжения, что могло бы когда-либо заставить меня пересмотреть своё намерение покинуть Саммит свободным человеком. Хоть я и рассуждал, как засранец, но всё, что я чувствовал рядом с ней, было скукой.

Моё внимание вернулось, когда я услышал, как кто-то прочистил горло, и увидел Изабель, ожидавшую ответа. Вот же чёрт. Она спросила меня что-то, да? Я пытался найти в её лице какую-то подсказку, но ничего не уловил. Может, она по-прежнему говорила о лошадях? Я ничего не знал о лошадях, и не особо хотел знать.

Когда молчание слишком затянулось, она напряжённо переспросила:

— Ездите верхом?

— В Норслоу у нас в конюшне стоят арабские лошади, но так как я часто выезжаю из страны в последние несколько лет, то не получалось на них часто ездить.

Это я ещё свеликодушничал. Я даже не мог думать о том, как последний раз ходил в конюшню. Это лошади моего отца, а не мои.

Глаза Изабель сузились, словно она представляла мир, в котором есть человек, не пускавший слюни при виде скота, как она.

— Играете в поло?

Чего? Нет. По крайней мере, не по собственной воле. Последний раз я играл, когда жил в Англии – меня скинули с седла, и несколько недель у меня была огромная шишка на голове.

— Мне очень нравится теннис.

Линии вокруг ее рта натянулись, будто я зарезал щенка на её глазах. Или, может, в её случае, жеребёнка. Что, чёрт возьми, не так с теннисом?

Тогда я добавил:

— И парусный спорт.

Этот ответ оказался даже хуже.

— Когда я был в штатах, то немного играл в хоккей...

Линии чуть-чуть разгладились.

— Хоккей на траве?

— Э, нет. На льду.

Держа руку у рта, она едва заметно вбирала воздух (или затыкала рот?), как некоторые манерные дамы, склонные к меланхолии викторианской Англии. Это либо задумано, либо Изабель совсем не такая, как её сестра, потому что я не мог представить себе Эльзу падающей в обморок, тем более прикидывающейся в нём.