Рапорт инспектора - [15]

— Если найдешь, отругай как следует! — сказал он, давая понять в заключение, что многого не ждет и не требует, но позволил себе Мазин эту полушутливую фразу, будучи твердо уверенным, что на этот раз Трофимов не оплошает.

Сказал и потянулся к телефону, который упорно вызванивал уже продолжительное время, будто настаивая на необходимости сообщить нечто важное.

— Мазин слушает.

— Здравствуйте, Игорь Николаевич. Горбунов говорит и беспокоит. Боюсь, оторвал от важных дел.

— Не беспокойтесь, Владислав Борисович. Что у вас?

— Досадное недоразумение.

Мазин протянул Трофимову параллельную трубку.

— Что стряслось?

— Склероз!

— Не рановато ли?

— Не говорите.

— Печально. Но мы, знаете, против склероза бессильны.

— Ценю вашу шутку. И хочу сообщить, что ошибся я. Сам не понимаю, как напутал.

— В чем именно?

Горбунов говорил короткими фразами и без наводящих вопросов никак не мог справиться с волнением и добраться до сути:

— С брелком напутал. С монетой.

— Обознались?

— Нет, нет. Я считал, что забыл ее в машине.

— А на самом деле?

— Припоминаю, что видел брелок позже.

— После угона машины?

— Да, да!

Мазин переглянулся с Трофимовым.

— И каков же ваш вывод, Владислав Борисович?

— Я хотел бы узнать, где вы нашли монету? Трофимов резко замахал головой. Мазин улыбнулся:

— А сами вы что по этому поводу думаете? Горбунов не сразу ответил:

— Я в затруднении. Не представляю, где мог обронить.

— Жаль. Благодарю вас за информацию.

— А мне не нужно подойти к вам?

— Пока нет.

Горбунов засопел вдалеке, испытывая затруднения а разговоре.

— Вы хотите еще что-то сказать, Владислав Борисович?

— Нет, собственно, нет. Но, может быть, у вас возникла необходимость повидать меня? Так сказать, лично убедиться. Я всегда на месте.

— И в шахматном клубе бываете?

— Теперь только по вечерам.

— Вот и отлично.

— Разве вы шахматист?

— Нет, собираюсь зайти по служебной необходимости. Там, если не возражаете, и повидаемся.

— Буду очень рад.

Мазин в раздумье придавил пальцем рычажок. Трофимов положил свою трубку.

— Темнить начал гражданин инженер, — сказал инспектор.

— Думаешь? Сенсационного-то он ничего не сообщил.

— А нервничает.

— Пожалуй. Между прочим, в клуб я не собирался. Но, видимо, стоит встретиться на нейтральной почве.

В шахматном клубе все оказалось таким, как и ожидал Мазин, в шахматы никогда не игравший. Последнее обстоятельство многих его знакомых удивляло, ибо Мазин считался человеком рационалистичным, строго логического склада ума. К этому укоренившемуся заблуждению он относился покладисто, никогда его не оспаривая. Да и зачем было признаваться, что не рассчитывает он «ходы» наперед, не разрабатывает замысловатых и неотразимых комбинаций, а успех приходит трудно, в сомнениях и отступлениях, оставляя после себя не только радость победы, но и грустное чувство недоумения уязвимостью человеческой натуры. Игра в любом проявлении была чужда Мазину. Сожалея о том, что люди так часто нарушают естественные правила жизни, он не мог найти удовлетворения в искусственно регламентированных забавах.

Итак, клуб был как клуб. Стояли в нем столы, расчерченные на черно-белые клетки, часы с двойными циферблатами, висела на стене большая фотография, на которой мерялись силами Спасский и Фишер, причем Фишера узнать могли лишь знатоки — он сидел спиной к фотографу.

Снимок украшал кабинет председателя клуба, человека немолодого, солидного, прошедшего жизненный путь отнюдь не по шахматным полям, о чем он и сообщил Мазину доверительно:

— С шахматами я, если говорить откровенно, не в ладах. Меня сюда направили, чтобы, так сказать, организационно укрепить.

Мазин кивнул в знак понимания:

— Я тоже не шахматист.

Председатель обрадовался и тут же поделился наболевшим:

— Некоторые по незнанию считают, что здесь тихое местечко. А я вам скажу — бедлам. Шахматисты, поймите меня правильно, они ведь все. — председатель выразительно покрутил рукой у головы. — Один матч с Фишером чего мне стоил! Только ремонт закончил — нашествие, постоянно толпа, конюшня. Спасибо, подсказал один умный человек доску в окне выставить. А звонки чего стоят? Каждую минуту — «Куда чемпион пошел?», «Куда претендент?». И все на мою голову, телефон-то один, у меня на столе.

Тут Мазин решил, что председатель достаточно облегчило измученную специфическими трудностями шахматной службы душу и прервал его.

Председатель подтянулся, отдавая должное серьезности случившегося:

— Прискорбное, бросившее, так сказать, тень на наш клуб событие.

— Вы не помните, где стояла машина Горбунова?

— Как же! Всегда в одном месте. Горбунов человек аккуратный.

У Мазина от знакомства с инженером сохранило впечатление скорее обратное, но делиться им с председателем он не собирался, попросил только показать место стоянки.

— Видите ли, — охотно объяснил председатель, — на нашей улице стоянка запрещена, поэтому владельцам машин приходится пользоваться площадкой позади клуба.

Действительно, с той стороны, где на фронтоне бывшего купеческого особняка красовалась традиционная вывеска с шахматным конем, Горбунов оставить машину не мог. Оставлял он ее на небольшом пустыре, недавно возникшем на месте снесенных ветхих домишек. Тут, видимо, намечалось обширное строительство, но пока лишь немногие дома были сломаны, а те, что покрупнее, еще ждали своей очереди. Мимо одного из них, потемневшего от времени двухэтажного кирпичного здания, через тесный дворик со старой кряжистой акацией и покосившейся водопроводной колонкой и вела на пустырь дорожка, начинавшаяся от задней, малоприметной двери шахматного клуба.