Раннее, раннее утро - [48]

— Лучше всех, — сказала я.

Он подумал немного и добавил:

— Знаешь, как будет интересно, если ты после обеда придешь ко мне в гости. Я буду один, обещаю.

Меня охватило бешенство.

— Я бы пришла, — сказала я спокойненько, — но слышала, что армянские квартиры провоняли прованским маслом.

— Ты что-то спутала, — хмуро возразил он. — Мы православные и едим все.

— Может быть! — сказала я. — И все же попахиваете…

Тут он вдруг влепил мне такую пощечину, что моя маргаритка с левого уха отлетела к плевательнице. Секунду спустя я изо всей силы пнула его коленом под живот. Он даже не пикнул, лишь согнулся пополам. Умнее всего было бы моментально удрать, но я сама была так ошарашена своим поступком, что стояла и глядела на него разинув рот. Наконец взбешенный Бедо разогнулся, но в тот же миг лицо его застыло.

Я обернулась — по коридору шел миленький добрый Sir со своими вечными тетрадями под мышкой. Увидев меня, он тайком погрозил мне пальцем. За его спиной слышался шум, я знала, что секундой позже сюда ворвутся студенты. Я сразу же пристроилась к нему с левой стороны, чтобы он не заметил мою алеющую, как мак, щеку.

— Почему ты не была на семинаре? — спросил он.

— Проспала, Sir, — соврала я, не моргнув глазом.

Но он принял мои слова за выражение непосредственности и улыбнулся.

— Ты, видимо, хочешь мне что-то сказать?

— Нет, Sir… Но я спасаюсь от Бедо. Он собрался меня бить.

— Как так — бить? — Он не поверил своим ушам и даже остановился. — Какой Бедо?

— Бедрос… Фамилию я не могу произнести, очень трудная.

— Бедрос Хампарбурцян? — спросил он.

Боже, как он не вывихнул язык!

— Да, Sir…

Входя в вестибюль, Sir, наверное, заметил Бедо, потому что сейчас он вдруг обернулся. Бедо все еще стоял на месте и глазел на нас с таким видом, будто у него вынули изо рта лакомый кусок. Sir большой добряк, но когда разозлится, то так взглянет, что дрожь проймет. Наверное, такой взгляд достался и Бедо, потому что он сразу же поджал хвост и молча пошел вниз по лестнице.

До чего же мил наш Sir, как жалко, что нельзя выйти за него замуж!

У Боби далеко не уютно, но только у них можно спокойно поиграть в карты. Прежде всего, стулья у них жесткие и с высокими спинками, так что все время приходится сидеть прямо, как свечка. И почему-то у них всегда холодно — даже летом можно окоченеть. Лишь к четырем часам Фанни выставила нам по рюмочке коньяку; да разве от такой рюмочки согреешься! Фанни, мать Боби, занятная женщина. Мясистая, вся в пятнах, за сто шагов воняет не то аптекой, не то парфюмерным ларьком. И при этом ходит как слон, потому что одно колено у нее замотано грязной шалью, а поясница — овечьей шкурой. Но в покер она играет зверски; это я уже от многих слышала. С нами она, конечно, не связывается, только иногда присядет на две-три минуты, пока Боби болтает по телефону.

Вообще же партия у нас собралась серенькая.

Цецка играет трусливо и вступает в игру лишь на тройку. И если получит свою тройку, так краснеет, будто у стола зажгли лампу с красным абажуром. Звезда вообще не играет, мысли ее заняты чем угодно, только не картами. Сегодня она меня страшно разозлила. Мне достался фуль червей, Боби начала игру, я подняла ставку втрое. Но Звезда, словно не расслышав, рассеянно ковырялась в орешках.

— Ты играешь? — спросила я.

— Что? — вздрогнула она.

— Спрашиваю, ты играешь?

— Во что? — удивленно спросила она и спохватилась: — Ах, извините, я задумалась.

Фуль обжигает мне руки, но я, чтобы не выдать карты, спрашиваю небрежно:

— О чем же ты задумалась?

В сущности, я делаю ей комплимент — ведь она абсолютно не способна думать. Но своим глупым вопросом я испортила все дело. Она вдруг просияла.

— Знаете, в магазине при опытной фабрике выбросили шерстяной жоржет. Всего одну штуку, но расцветка потрясная!..

Даже Боби забыла про карты и вытаращила глаза.

— Какая?

Звезда начала рассказывать про прелести шерстяного жоржета, а я все время сжимала мой фуль, аж руки вспотели. До смерти ненавижу такие разговоры — про тряпки да разные туфельки. Сама я покупаю первое, что мне попадется, шьет мне мама, и все же я всегда одета с бо́льшим вкусом, чем они.

Наконец я не выдержала.

— Так ты будешь играть? — заорала я так, что Звезда подскочила на стуле.

— Буду, буду! — испуганно ответила она.

— Я утраиваю!

— А, тогда я пас!

Ну какая после этого игра! Разумеется, Боби сразу догадалась, что я зажала сильную карту, и увильнула. Она вообще здорово играет, когда-нибудь заткнет за пояс и мать. В нашей партии чаще всего выигрывает она, изредка — Цеца. А мы со Звездой — никогда!

Настроение у меня окончательно испортилось. В половине пятого я начала лепетать, что у меня важное дело. Но Боби отпустила меня только в пять, да и то мне пришлось намекнуть, что жоржет распродадут без них. Тут они все вдруг засуетились, а Цецка спросила:

— А почем метр?

— Шестнадцать левов, — ответила Звезда.

— Кошмарно дорого, — сказала Цецка, и лицо у нее вытянулось.

Для нее все «кошмарно дорого», потому что отец ее работает вахтером на агрономическом факультете. Боби поддержала ее, но Звезда с ними не согласилась. И не мудрено — ее отец делает аборты. Пока они препирались, я схватила плащик и сбежала по лестнице. Даже по улице я бежала как школьница, спешащая на свидание со студентом. Но, слава богу, я вовремя спохватилась и сбавила шаг. Как-никак, я дама и должна вести себя с достоинством. Я пошла совсем медленно, стараясь не наступать на швы между плитами. В результате я налетела на какую-то старуху, взглянула на часы и немножко ускорила шаг. Нет, наверное, сорвется наша сегодняшняя встреча. Я загадала, что, если доберусь до улицы Шейново, не наступив ни на одну черту, все кончится хорошо.