Раннее, раннее утро - [43]

Потом мне стало плохо. Я пошел в туалет и принял кое-какие меры. Но ничего не помогло. Я долго стоял, шатаясь из стороны в сторону, глядя на свою позеленевшую физиономию в зеркале. Когда я вернулся, Бистра оттащила меня к нашему столику. Оркестранты уже ушли; официанты рассчитывались с последними посетителями. Было очень душно, блеск ламп слепил глаза. Бистра сидела рядом, мрачно отвернувшись от соседнего столика. Я хотел было взять ее за руку, но она сердито вырвалась.

— Выпей немного минеральной! — сухо сказала она.

Часть жидкости пролилась мне на рубашку. Очевидно, у меня был очень жалкий вид, потому что она добавила уже гораздо мягче:

— Раз не можешь пить — не пей!.. Посмотри на отца… Думаешь, он меньше выпил?

Дальше у меня начались провалы в памяти. У машины лейтенант-автоинспектор предупредил Румена, что сразу же отберет у него права, если тот попытается сесть за руль. Кто-то предложил переночевать в гостинице.

— Я должна вернуться! — решительно заявила Бистра.

Откуда-то из мрака возник отец. Очевидно, он слышал наш разговор, потому что предложил нам подождать, пока он вернется. Вряд ли он старался ради меня или заросшей рожи Владо. Когда он сел в машину, я заорал:

— А почему у него не отбираете права!.. Он тоже пил!

Друзья стали толкать меня локтями. Милиционер хмуро посмотрел на меня, но все же подошел к отцу. Перекинувшись с ним парой слов, он козырнул и ушел.

— Ты просто невозможен! — с яростью воскликнула Бистра. — Убирайся отсюда!

Я пошел на веранду — ближе к звездам. На те, что над головой, страшно было смотреть — мороз подирал по коже при мысли о ледяном мраке, в который они погружены. А звезды под ногами казались теплыми и близкими. Они мигали. И, видно, ни черта не понимали в своем деле, потому что все рассыпались кто куда. А мне хотелось, чтоб они выстроились и прошли мимо меня торжественным маршем. Но звезды даже не шелохнулись, равнодушно мигая мне в глаза. Я разозлился, орал и плевал на них, но они не обратили на это никакого внимания. Тогда я заплакал. Звезды размазались по небу и погасли. Когда я открыл глаза, река огней текла передо мной, вниз от Княжева, вливаясь в водоворот в центре города. И дальше были огни, и еще дальше. А совсем далеко, во мраке, светилось крохотное красное сияние. Это — земная Андромеда. А на небесной, может быть, сейчас тоже стоит какой-нибудь пьяный, пропащий парень и плюет на все и на всех.

Подошла Бистра и молча стала рядом. Я немного протрезвел.

— Где остальные? — спросил я.

Она помолчала и хмуро ответила:

— Румен смылся.

— А мы?

— Должен же кто-нибудь ждать твоего отца! — сердито ответила она.

Приглядевшись к ней в темноте, я догадался, что она замерзает в своем тонком платьице. Я начал стаскивать пиджак, но она остановила меня.

— Не надо!.. Ты только прикрой меня!..

Мы укрылись с ней пиджаком, но ее маленькое трепетное тело оставалось холодным и неподвижным. Пока не подъехал отец, она не проронила ни слова. Я думал, что она займет место спереди, но она села рядом со мной. Отец тоже молчал, лицо у него было хмурое. Он вел машину уверенно, на большой скорости; на поворотах пронзительно визжали тормоза. Фары разметали все впереди; во мраке на мгновенье рождались камни, деревья и тотчас умирали.

— Это виски тебе боком вышло! — наконец проговорил отец.

— У него все прошло, — сказала Бистра.

И правда, мне было лучше. Я почувствовал, что правый бок, к которому она прижималась на террасе, теперь оледенел.

— И под конец можно было обойтись без твиста.

— Почему? — спросил я.

— Прежде всего потому, что это не танец! — сказал он. — Разве это танец, если не все могут танцевать?

— Ты хочешь сказать — если ты не можешь?

— Хотя бы и так.

— То-то и оно! — сказал я. — А я не хочу ни в чем походить на тебя… И делаю только то, что тебе не нравится.

Отец, полуобернувшись, поглядел на меня.

— Постыдился бы! — сухо сказал он.

Бистра толкнула меня локтем.

— Товарищ Игнатов, — тихо сказала она, — стоит ли окончательно портить этот вечер?

— На вас я не сержусь, — ответил отец.

— Ничуть? — с сомнением спросила она.

— Ничуть.

— Это хорошо!.. Если вы хотите по-настоящему помириться, отвезите нас в бар.

Он долго молчал, как будто не расслышав.

— Ни один разумный человек не ходит в бар, — наконец сказал он.

— О! Почему же?

— Потому что боится подмочить репутацию! — ответил я вместо него.

— Но вы будете там вместе с сыном… И, может… с будущей снохой, — вдруг выпалила она.

Немного озадаченный, он поглядел на нас в зеркальце.

— Нет, уже поздно, — холодно возразил он. — Завтра у меня доклад министру… Нужно явиться со свежей головой.

— Вот в этом я не уверена, — сказала она. — Мутная голова всегда интересней.

— Нет, не вынуждайте меня отказывать вам, — сказал он, и я уловил в его голосе нотку сожаления. — Сходим в другой раз. Я вам обещаю.

— Правда?

— Правда! — заверил он.

Машина по-прежнему взвизгивала на поворотах, фары разметали ночной мрак.

На следующий день я встал уже после его ухода. В то утро я был бы не в силах глядеть ему в глаза. Когда наружная дверь хлопнула, я кое-как оделся и поплелся на кухню. Цана мрачно поглядела на мою зеленую физиономию и ядовито заметила: