Раненый камень - [27]

Везде найдет, на плечи взвалит груз.

В глаза заглянет, четкий круг очертит.

И вечной жизни не добьется трус.

Я впереди. Иди за мною следом.

Взбирайся вверх, срываясь и скользя.

Вершины часто заметает снегом,

Но отступать пред высотой нельзя.

Я вижу все. И я сегодня знаю:

Ты Человеком стал среди людей.

Я за людей погиб. Благословляю

Тебя на подвиг и на жизнь. Смелей!

В глаза тебя целую, открывая

Твои глаза, отогревая лед.

Горжусь тобой, но рана штыковая

Мне это громко крикнуть не дает».

Азрет встает. Его не сокрушила

Ни ночь, ни вьюга. Храбростью храним,

Он лезет вверх. Бураном бьет вершина.

И весь аул взбирается за ним.

8

Обрывы слева и обвалы справа.

Седые глыбы ледяной брони.

Буран — на седловине перевала.

По сторонам — аульские огни.

На перевале — ураганом косит.

Вслепую, спотыкаясь, наугад

Идет Азрет, как в штыковой, проносит

Живую душу через этот ад.

Без боя здесь не сделаешь ни шагу.

Но сердце устремляется вперед.

Не эта ли решимость и отвага

Нас по дорогам космоса ведет?!

И ночь в пути, как двадцать лет в дороге,—

Так измотал Азрета перевал.

Азрет добрался и на том пороге,

Где смерть стояла, задыхаясь, встал.

Здесь буря не рвалась и не кололась.

И в тихом ветре он услышать смог:

«Спасибо, милый!..» — материнский голос.

И вздох отца: «Ты молодец, сынок!..»

9

Был первый крик спасенной жизни громок.

И солнце засияло впереди.

И словно улыбнулся тут ребенок,

И мать прижала первенца к груди.

Чабан Адильгери рожденью сына

Был, словно жизни обновленной, рад.

И у врача прощения просила

За все тревоги молча Фатимат.

Азрет стоял, смежив устало веки,

Не ожидая никаких похвал.

Он Человеком был. И Человека

Высокий долг повел на перевал.

В честь сердца человечного Азрета

И мальчика Азретом нарекли,

Чтоб людям нес запас добра и света,

Достойного своей родной земли.

Живи, Азрет! И помни об Азрете.

Как он, не бойся холода и тьмы,

Чрез пропасти, опасности, сквозь ветер

Иди — и будь счастливее, чем мы.

Две жизни ликовали. Жизни ради

Не зря Азрет собою рисковал.

…Смерть повернулась за порогом, сзади,

И медленно ушла на перевал.

10

К полудню распогодилось. И взору

Открылся мир сверкавших солнцем гор.

И радость сердца поднималась в гору,

В блистающий заснеженный простор.

Был счастлив мир. И было столько света,

Голубизны чистейшей чистоты.

Как будто праздник, запоздавший где-то,

В аулы опускался с высоты.

Новорожденный улыбался свету.

От Фатимат струился тихий свет.

Опасность миновала. Смерти нету.

В обратный путь отправился Азрет.

Он поднялся к вершине перевала.

Снег под ногой подался, застонал,

Лавина по камням загрохотала.

И кинулась, и начался обвал.

Он в сторону метнулся от удара.

Лавина повернула напролом.

И он упал, как падает чинара,

Под корень срубленная топором.

Захлебываясь отзвуками гула,

Срывая камни, прыгая, скользя.

Его лавина в пропасть потянула,

Вцепилась в ноги. Вырваться нельзя.

Смерть снова встала на твоей дороге.

Догнала. Забирает. Заберет.

Азрет… Азрет… Тебя не держат ноги,

Стал очень скользким под ногами лед.

«Смерть!» — голосит летящая лавина.

«Смерть!» повторяют скалы и холмы.

Азрет… Азрет! Ты падаешь в теснину,

И больше нет ни лета, ни зимы.

Живое сердце милый мир покинет.

Над пропастью затихнет крутоверть.

И ты свое позабываешь имя.

И сердце останавливает смерть.

Но слышишь ты в последнее мгновенье,

На зыбкой грани смертного конца.

Стон тяжкий матери и сожаленье

Последнее, горчайшее, отца.

Конец всему, что мило и не мило,

Ни страха, ни печали, ни утрат.

У каждого из нас души светило

Своим путем уходит на закат.

11

Шаль черная на весь аул надета.

На улице аула — ни души.

Оплакивали женщины Азрета

И причитали в горестной тиши:

Зачем ты смерти покорился рано?

Зачем пошел на ледяной откос?

И матери зачем нанес ты рану?

Зачем ты горе матери принес?

Зачем в дому последние подпорки

Ты гибелью своею подрубил? —

Мать слушала, потом сказала горько:

Он правильно, мой мальчик, поступил.

И, как бы в одобрение, снаружи,

Сквозь причитаний горестную тишь,

Израненной душою голос мужа

Услышала: «Ты верно говоришь.

Я плачу рядом. Боль невыносима.

От слез и боли светлый день ослеп.

Меня оплакав, провожаешь сына,

Единственного. Горек вдовий хлеб.

Прости меня, как должно и как нужно,

Жена моя, за снег твоих седин.

Платить за жизнь ценою малодушья

Я не умел. Оно — не для мужчин.

Как волосы твои сегодня седы…

Дай голову. Прижмись к груди, жена!

Мы поровну с тобой делили беды.

Теперь же будешь бедовать одна.

Не превращал я равнодушье в бога,

Как жалкий трус, оставшийся в живых.

Наш сын погиб. Он шел моей дорогой

И жизнь свою отдал за жизнь других.

А трус живет. Живот растит во благе,

Для ближних не теряя волоска.

Он променял сладчайший вкус отваги

На жирный запах жирного куска.

Трус — в жизни мертв. Мы — в смерти воскресаем.

Честь человека подвигом храним.

Для трусов жизнь закрыта караваем,

И хлеб отваги недоступен им».

12

Мать чуткою душою услыхала

Сквозь голос слез, затерянный в снегу,

Сыновий голос: «Мама, с перевала

Я не вернусь к родному очагу.

Мне не подняться больше, не добраться.

Не дотянуться через лед и снег,

К твоей щеке щекою не прижаться.

Не улыбнуться солнышку во сне.

Прости меня! Я не искал погибель.

Я очень виноват перед тобой,

Что слишком поздно смерть свою увидел.