Ранее известная как Америка - [138]

– Скажи мне, где ты, – попросил я.

Ответа не последовало. Президент Бернхем расхохотался, не вставая с пола, хотя мне едва ли удалось отличить его смех от приступа удушья. Лежа на спине, с дрожью сжимая руки в кулаки, он был похож на какого-то ознобинового младенца-переростка.

Я схватил серебряный складной нож со стола Коуэлла, сел рядом с Бернхемом и приставил лезвие к его горлу.

– Скажи мне, кто ты такой, – повторил я в пустоту, – или Бернхем умрет. Оба Бернхема умрут.

– Ты меня разочаровываешь, Траки Уоллес. – Даже несмотря на то, что его речь продолжала разноситься по комнате во всех направлениях, вызывая у меня головокружение, он хотя бы слегка приглушил громкость. – Ты действительно считаешь, что мы настолько глупы, чтобы рисковать всем ради хрупкости смертного тела? Ты совсем меня не слушал?

– Он всего-навсего крошка. – Бернхем задыхался от собственного отчаянного смеха. – Крошки не слушают. Они не думают. Они просто этого не умеют.

– Заткнись. – Я чуть сильнее прижал нож к его коже, так что на лезвие вытекло несколько капель крови. – Покажись! У тебя есть десять секунд, прежде чем я пырну его ножом.

– Если ты это сделаешь, то умрешь вместе с ним, – сообщил голос Коуэлла. – Это же бункер, Траки. Дверь можно открыть только с помощью кода. Так что будь осторожен с голосовыми связками президента. Я боюсь, после всего, что ты пережил, голодная смерть станет для тебя особенно печальной участью.

Я знал, что он не блефует. Но на какое-то мгновение мне стало все равно. На какое-то мгновение я почти на это решился. Я видел, как вздымаются сердечные мышцы Бернхема, как тонкие ленты его вен готовятся отдать мне свое тепло. Я никогда не был так близок к эрекции со времен Вегаса.

На какое-то мгновение мне показалось, что оно того стоит. Затем, коротко вскрикнув, я позволил Бернхему уронить голову.

– Мудрое решение, – протянул Коуэлл.

Я с трудом поднялся на ноги и обернулся, ослепленный первобытной яростью, целясь ножом в динамик, почти незаметный в корпусе старого пресс-папье. Я вонзил лезвие прямо в металл (во всяком случае, попытался), но все, чего добился, так это грохочущего искусственного эха, от которого у меня заныли зубы.

– Где же ты? – Я сплюнул. Буквально. Наркотик оставил неприятный привкус во рту и избыток слюны. – Я хочу тебя видеть.

– О, я в этом сомневаюсь, – ответил голос Коуэлла, на этот раз из аудиовыхода слева от меня. Я бросился вперед, воткнув нож прямо в книжную полку, больше не раздумывая, больше не планируя, но поддавшись мрачному желанию крушить, крушить, крушить, словно Попрыгунчик, ожидающий наступления апокалипсиса.

Но Коуэлл лишь рассмеялся.

– Ты здесь застрял, Траки, – в голосе Коуэлла все еще звучали высокие ноты, когда он смеялся. – Нет смысла из-за этого сердиться.

Я схватил первое, что попалось мне под руку (обезглавленного Раама со вскрытым черепом, набитым силиконом и печатными платами), размахнулся, словно базовый подающий в «Смертельном вызове» от «Реального спорта», и бросил. Я даже не знал, куда целился. Я никуда не целился. Когда Раам полетела к шторам в углу, я подумал, что она стукнется о стенку позади них.

Вместо этого она пролетела прямо сквозь невидимую щель в бархате. Бернхем закричал.

Шторы слегка покачнулись, словно пьяницы, пытающиеся удержаться на ногах, а затем замерли. И на этот раз Коуэлл промолчал.

Я замер. Лишь раз, всего лишь раз меня посещало такое же чувство, что и теперь. Это было еще на Пригорке, когда я был ребенком восьми или девяти лет, после того как в городе разбили лагерь для толпы захолустников, которые рассказывали, что спасаются от насилия на границе Синопек-ТеМаРекс: тогда во время ночных набегов были истреблены целые города захолустников, их семьи казнены во сне, а деревни сожжены.

О чем они умолчали, так это о том, что Синопек стал совершать набеги после того, как на границе был зафиксирован случай заражения вирусом C-1: изо дня в день появлялась дюжина трупов, затем две дюжины, затем пятьдесят. Переносимый по воздуху, невосприимчивый к антибиотикам, способный выживать на любой поверхности, на одежде, на оружии, в уборных более семидесяти двух часов, грипп C-1 находил себе носителя, а затем взрывал его изнутри, сотрясал его в предсмертном хрипе, вызывал кровотечение из глаз и изо рта, заставлял громогласно чихать, отчего вирус фонтаном вырывался еще на пятьдесят футов.

Двести тысяч человек умерли на Пригорке за неделю, прежде чем всех носителей поместили в карантин. Всех, кроме одного: рассказывали, что одна маленькая девочка каким-то образом выскользнула из лагеря для заболевших, воспользовавшись одним из разгрузочных лотков для выгрузки тел прямо в усиленные металлические баки, обычно используемые для ядерных отходов.

Целый день никто не мог говорить ни о чем, кроме этой девочки, того смертного приговора, который она несла с собой, и где, черт возьми, она могла находиться. Мы с Джаредом пугали друг друга, делая вид, что заметили ее издалека. Мы представляли себе всевозможные способы, которыми она могла заманить нас к себе, – она могла свернуться в одном из ливневых стоков и притвориться, что ей нужна помощь, прикрыв лицо волосами, чтобы мы не заметили ручеек крови, пока не станет слишком поздно.