Рандеву - [45]

На стойке с нарядной одеждой я нашла черную юбку из хлопка стрейч. Потом захватила с полки несколько бюстгальтеров. Черное кружево, чашечки на три четверти. Я примерила юбку и покрутилась перед зеркалом. Прижала руки к бедрам. Еще повертелась. Слишком коротко. Слишком ли? Можно ли мне еще носить такие юбки? Мою уверенность в себе умерял безжалостный свет, при котором были видны все шероховатости на моих оголенных ногах. Вопреки очевидному, я решила купить эту юбку: где еще освещение так же невыгодно, как в примерочных кабинках? Кстати, непонятно, почему.

Из бюстгальтеров подошел один. Фасон, который я не носила уже много лет. Я осмотрела свое отражение в зеркале и не смогла удержаться от усмешки.

Я въехала на улицу Шарля де Голля с двумя полными сумками продуктов на заднем сиденье, там же лежали мои обновки. Широкая улица со старыми домами, множеством светофоров, но без единого дерева. И без парковок. Стемнело, и тут же зажглись фонари, излучавшие какой-то странный свет — оранжевый. Я пересекала узкие переулки с ветшающими домами, справа и слева стояли припаркованные машины. Здание бывшей больницы, в котором жил Мишель, выглядело мрачно. Большое, безликое, возведенное из огромных бетонных плит. Главный вход посередине. В одном из переулков мне удалось оставить машину. Голые ноги обдувал прохладный осенний ветер. Я огляделась. Вокруг никого не было. С главной улицы на припаркованные машины падал тусклый свет фонарей.

В кварталы вроде этого я обычно не заглядывала.

И все-таки я шла по нему. Каблуки зацокали по тротуару. Впервые в жизни я делала не то, чего от меня ожидали, а то, чего всем своим существом хотела сама. Я не знала, что было тому причиной — эмиграция, кризис среднего возраста, спартанский образ жизни в последние месяцы, осень или все это вместе взятое. Знала только, что сейчас выбираю, что мне делать, сама, и не хотела отказываться от своего выбора. Чувство было более чем приятное.

Это ощущалось как освобождение.

Перед входом я остановилась. Три ступеньки вели к двустворчатой двери с зарешеченными стеклами. Я толкнула правую створку. Она поддалась. На полу валялись сплющенные банки и рекламные буклеты. Я поднялась по лестнице. В зеленоватом свете ее бетонные ступеньки выглядели уныло. Стены были облицованы тускло-желтой плиткой, которую прочерчивали серые швы.

Здесь жил Мишель. Он спускался и поднимался по этой лестнице по меньшей мере дважды в день.

На втором этаже я слегка отдышалась. Сердце колотилось. Двери, двери, двери — ни одного окна. Грязно-белые стены со следами веника, обрешеченные светильники. Моя свобода приняла форму тюрьмы.

Я постучала в дверь, на которой красовалась цифра 38, но прежде одернула юбку, встряхнула головой и подбодрила сама себя. Попробовала сглотнуть, но не смогла. Во рту пересохло.

Дверь открыл Мишель. На нем были узковатая ярко-зеленая футболка с надписью и черные боксерские трусы в обтяжку. Он изучающе посмотрел на меня. Я не смогла понять этот взгляд. Потом последовал приглашающий жест — он открыл дверь пошире, и я вошла.

Посередине комнаты я остановилась. Она была ненамного больше, чем спальня Бастиана. Слева располагалась простая бежевая кухонька, чистая и опрятная. Маленькое квадратное окошко напротив меня выходило на соседнее многоэтажное здание. Двухместный диван неопределенного цвета и металлическая полуторная кровать с простым одеялом в серую полоску. Серый ковер, маленький телевизор и CD-плеер. Стену над кроватью украшал постер фильма Тарантино. Приемник с будильником, стопка журналов, диски и две масштабные модели мотоциклов.

Вот так. И не более. Это был его дом. Его дом.

Больший контраст нашему простору, бесчисленному множеству комнат и гектарам земли едва ли был возможен.

Я еще ничего не сказала, Мишель тоже. И все-таки наше общение было непрерывным. В комнате метались электрические разряды. По мне пробегала нервная дрожь.

Когда его рука нашла дорогу ко мне под юбку и он уткнулся лицом мне в шею, я вспомнила, зачем сюда пришла. Все остальное исчезло. Я обошла бы всю землю, только чтобы почувствовать это тело, прижавшееся к моему. Я в этом не сомневалась.

— У меня есть для тебя кое-что, — сказал Мишель, когда я вернулась из туалета, расположенного в коридоре.

Ванную он делил с восемью другими жильцами. Никого из них не было дома. Только их грязное белье, полотенца и пестрая коллекция кружек с зубными щетками.

Увидев, что он передо мной положил, я остолбенела. Вблизи я видела это впервые в жизни.

Кокаин.

Я уставилась на зеркальце, на щепотку белого порошка, лежащую на нем. Меня обуревали самые разные мысли и чувства.

— Ты же хотела?

Мишель растянулся на кровати, подложив под голову две подушки. Диск, который он поставил в мое отсутствие, был мне незнаком. Французский рэп.

Значит, он прекрасно понял, о чем шла речь, когда мы с Петером перешли на голландский той ночью на исходе праздника. Но то была просто пьяная болтовня.

Так ли это?

Я, не отрываясь, смотрела на порошок. Как загипнотизированная. Закусила нижнюю губу. Всего одна полоска. Принесет ли это вред?

Я бросила взгляд на будильник, подсчитывая. Девять часов. В десять я должна быть дома, более позднее возвращение не смогу объяснить. Значит, примерно через полчаса нужно уйти.