Рандеву - [21]

— Нет, — выдохнула я. — Остановись.

— Что?

Он посмотрел на меня безумными глазами. Они были такими же темными, как грозовое небо. Мишель судорожно дышал и выглядел, надо прямо сказать, неотразимо.

— Нет! — повторила я уже громче, но все еще с трудом переводя дыхание. — Перестань! Нельзя! Прекрати!

В его взгляде мелькнула искра разума, и когда до Мишеля дошло, что я имею в виду, он разжал руки. Подтянул резинку спортивных штанов, откинулся на подголовник и хмуро уставился в ветровое стекло, по которому стекали капли дождя. Прижал ладонь к пояснице, сделав страдальческое лицо.

— Ладно, — услышала я, но он сказал это скорее себе самому, чем мне. — Хорошо.

Я одернула юбку, прилипшую к ногам. Все на мне было мокрым и холодным, и я вздрогнула.

Через десять минут мы выехали из залитого дождем Аркашона.

Еще через полчаса все фитинги, трубы и другие детали уже лежали в машине. Пока Мишель укладывал все это добро, я подписала чек на девятьсот евро.

Все, кто были на складе и в магазинчике, отпускали замечания по поводу нашей промокшей одежды и моих мокрых волос. По поводу погоды и ливня. Должно быть, от нас что-то исходило, нечто неопределенное, но безошибочно улавливаемое окружающими, потому что за одним намеком следовал другой. Все это время я продолжала приветливо улыбаться, делая вид, что ничего особенного не было и быть не могло. А между тем мой мир перевернулся.

Мы опять сели в машину и поехали к Бордо. С тех пор как мы покинули Аркашон, Мишель не проронил ни слова. Я тоже молчала.

Из задумчивости меня вывели какие-то звуки и вибрация. Я не сразу поняла, что это звонит телефон в сумке.

Достала аппарат.

— Алло?

— Симона?

Боже мой, из всех голосов, которые я могла бы услышать, именно этот был голосом моей совести.

Он что-нибудь почувствовал? Возможно ли это? Могут ли люди на большом расстоянии уловить неладное?

— А… да.

Я нервно посмотрела на часы. Почти половина четвертого.

— Ты где?

— Мы едем домой. Мастерская была закрыта на обед, черт бы их побрал! Они открылись только в половине третьего, поэтому мы…

Я в смятении глянула на Мишеля. Сворачивая самокрутку, он вопросительно смотрел мне в глаза.

— …тоже пообедали.

Как это противно. Ужасно.

— А сообщить об этом было нельзя?

— Я… Я тебе звонила, но ты не отвечал.

— Когда это?

— Ну… сразу. В первом часу…

— А сейчас ты где?

Я посмотрела в окно. Конечно, мне пришлось обратиться за помощью к Мишелю, потому что сама я понятия не имела, где мы едем.

— Проезжаем Бордо, — сказал он.

— Проезжаем Бордо, — повторила я.

— Тогда вы будете здесь не раньше, чем через час. Забрать детей тебе, конечно, не удастся?

Это был риторический вопрос. Школа закрывалась в половине пятого. Мы не успевали ни при каком раскладе.

— Ты можешь взять машину у парней и съездить в школу? — наконец включилась я.

Раздражение в голосе Эрика нарастало.

— Хорошо. Мы все равно ничего не можем делать без фитингов.

Я почти слышала его мысли на другом конце линии. На фоне скрежета и стука.

— Впрочем, здесь и других дел достаточно. Мы продолжим завтра. Ты осторожно едешь?

— Да, все в порядке.

— Ну пока.

И Эрик отключился.

Я так и осталась с телефоном, зажатым в руке, уставившись прямо перед собой.

— Эрик? — спросил Мишель.

Я кивнула.

Казалось, это его ничуть не смутило.

Меня затрясло. Вдруг стало холодно. Я только сию минуту осознала ситуацию. И не просто осознала. Паника усилилась, а с нею и дрожь. Единственное, чего мне сейчас хотелось, это как можно скорее обсохнуть. А еще — стереть с себя все следы. Все следы того, что я только что сделала, чему позволила произойти. Я не могла показаться на глаза ни Эрику, ни Изабелле, ни Бастиану, никому, в одежде, которая была на мне, все еще влажной, прилипшей к телу.

— Нам надо высушиться, — сказала я. — Мы не можем вернуться в таком виде.

— Почему?

— Как почему? Как это можно объяснить?

Я подняла руку, чтобы показать. Хлопок прилип к моей коже.

— Мы насквозь мокрые. Разве так можно вымокнуть, пробежав от ресторана до машины?

Так бывает лишь после прогулки вдвоем по пустынному пляжу, когда идет проливной дождь, да и то потому, что вы, упиваясь счастьем, его не заметили. В таком случае можно так вымокнуть. Эрик это увидит. И любой другой человек тоже увидит. Они будут смотреть на тебя, на твою одежду, на мокрые волосы, вдыхать соленый морской воздух, которым пахнешь ты, он, и все поймут. Образы, которые ты спрятала у себя в голове, прокрутятся, как кадры фильма, ясно и отчетливо видимые каждому, кто на вас посмотрит.

Он приподнял плечо. Это был характерный для него жест, ведь обычно все пожимают обоими плечами. Он — одним.

— Мы высохнем, пока доберемся до дома.

— Нет! — я возразила очень резко. — Я так не хочу!

Он закурил и нехотя сказал:

— Можно заехать в Либурн. Там живет одна моя знакомая. У нее есть сушилка.

Мысль, чтобы, промокнув до нитки, поехать вместе с Мишелем к женщине, у которой есть сушильная машина, извиняться перед кем-то, кого я совсем не знаю, раздеваться в незнакомом доме и ждать, пока хозяйка высушит мою одежду, показалась мне сюрреалистической.

Все последние часы казались мне абсолютно сюрреалистическими.

Я отбросила назад мокрые волосы и услышала собственный голос: