Ральф де Брикассар - [65]

Ральф ушел. Вирджиния знала, как иногда бывает, подсознательно, что мужа не было ни дома, ни в комнате Синей Бороды. В гостиной стояла удивительная тишина. Какая-то подозрительная тишина. Старые часы остановились. Ральф, вероятно, забыл завести их, что никогда не случалось с ним прежде. Комната без часов казалась мертвой, хотя в окно врывался солнечный луч и отблески танцующих волн, плещущихся за стенами дома.

Лодки не было, но машина стояла на месте на берегу под деревьями. Значит, Ральф ушел в лес. Он не вернется до ночи, а может быть, и до утра. Очевидно, он сердится на нее. Это его зловещее молчание, должно быть, означало злость, холодную, глубокую, оправданную. Вирджиния решила, что ей нужно сделать в первую очередь. Это решение подействовало на нее успокаивающе. Во всяком случае, странное оцепенение, охватившее ее, было хуже боли. У Вирджинии было такое состояние, как будто в ней что-то умерло. Женщина заставила себя приготовить завтрак и поесть. Механически она привела Голубой Замок в порядок. Затем надела шляпу и пальто, заперла дверь, спрятала ключ в дупло старой сосны и переплыла в лодке на другой берег. Она отправилась в Хайворт к доктору Стинеру. Она должна знать истину.

42

Доктор Стинер взглянул на женщину и начал рыться в своей памяти.

— Э-э-э… мисс… мисс…

— Миссис Данмор, — тихо сказала Вирджиния. — Я была мисс Вирджиния Джексон, когда приходила к вам в прошлом мае, почти год назад. Я хотела проконсультироваться насчет своего сердца.

Лицо доктора Стинера просияло.

— Да, конечно. Я вспомнил. Но меня нельзя обвинять за то, что я не смог узнать вас. Вы переменились невообразимо. И вышли замуж. Это пошло вам на пользу. Вы больше не выглядите таким инвалидом, как тогда, не так ли? Я помню тот день. Я был сильно расстроен. Весть о несчастье с сыном сразила меня. Но с ним теперь все в порядке, и с вами, я вижу, тоже. Я говорил вам, вы же знаете, что не о чем беспокоиться.

Вирджиния взглянула на него.

— Да, вы сообщили мне обо всем в письме, — медленно произнесла она со странным ощущением, что кто-то другой говорит ее голосом. — Что у меня ангина пекторис, в последней стадии, осложненная расширением артерий. Вы писали, что я могу умереть в любую минуту, что я не проживу больше года. — Доктор Стинер изумленно уставился на нее.

— Невероятно! — решительно заявил он. — Я не мог сказать вам этого.

Вирджиния достала из сумочки письмо и протянула его доктору.

— Мисс Вирджиния Джексон, — начал читать доктор Стинер. — Да, да. Конечно, я писал это… в том поезде… той ночью. Но я же сказал вам, что нет ничего серьезного.

— Прочтите ваше письмо, — настаивала Вирджиния.

Доктор Стинер развернул письмо, взглянул в него. На его лице появилось встревоженное выражение, он вскочил на ноги и нервно зашагал по комнате.

— Боже мой! Это письмо я адресовывал старой мисс Джейн Джаксон. Из Порт-Роуза. Она приходила ко мне в тот же день. Я послал ей не то письмо. Что за непростительная халатность! Но я был не в себе в ту ночь. Боже мой! И вы поверили мне… Вы поверили мне… нет, вы, вероятно, обратились к другому врачу…

Вирджиния встала, повернулась, странно взглянула на доктора и села снова.

— Я поверила вам, — обреченно сказала она. — Я не ходила ни к какому другому доктору. Я… я… но это слишком долго объяснять. Но я поверила, что скоро умру.

Доктор Стинер остановился перед Вирджинией.

— Я никогда не смогу простить себе. Я представляю, какой год вам пришлось пережить. Но выглядите вы так, что я не могу этому поверить.

— А это и не важно, — устало сказала Вирджиния. — Так, значит, с моим сердцем все в порядке?

— Ничего серьезного. У вас была так называемая псевдоангина. Она совсем не смертельна, полностью излечивается надлежащим лечением. А иногда приступом радости. Болезнь не очень беспокоила вас?

— Совсем не беспокоит с марта, — ответила Вирджиния. Она вспомнила удивительное чувство, охватившее ее, когда она заметила Ральфа, возвращающегося домой целым и невредимым после бури. Может быть, это и был «приступ радости», излечивший ее?

— Тогда вы практически здоровы. Я писал в письме, предназначавшемся вам, какие лекарства нужно принимать. И, конечно, я предполагал, что вам следует обратиться к другому доктору. Милая, почему вы не сделали этого?

— Я не хотела, чтобы об этом кто-то еще знал.

— Идиот, — откровенно признался доктор Стинер. — Не могу простить себе такой промашки. А бедная мисс Джаксон? Вероятно, она получила письмо, предназначенное для вас, в котором сказано, что с ее здоровьем ничего серьезного. Хотя какая разница? Ее случай безнадежен. Нет разницы в том, стала бы она предпринимать что-то или нет, это не принесло бы ей никакой пользы. Я был даже удивлен, что она прожила так долго: два месяца. Она приходила ко мне в тот день незадолго до вас. Мне не хотелось говорить той женщине правду. Вы думаете, что я — тупой бессердечный человек и мои письма достаточно безжалостны. Я не могу приукрашивать вещи. Но я становлюсь абсолютным трусом, когда нужно сказать в лицо женщине, что она скоро умрет. Я сказал ей, что мне нужно уточнить кое-какие симптомы, в которых я не до конца уверен, и обещал сообщить обо всем на следующий день. Но ее письмо попало к вам, взгляните: уважаемая мисс Джаксон.