Ракетчики - [16]

Захожу в умывальник в форме номер раз: часы, трусы, противогаз. Вру, просто в трусах, майке и шлёпанцах. В умывальнике ещё трое дембелей, один из них — земеля Матевосяна, солдат-каптёрщик, Карапет Мартиросян. Глаза у всех горят, ждут представления. Ну, нет, так просто не спущу. Провокаторы на галёрке не отсидятся. Иначе, каждую ночь спать будут не давать.

— Слюшай, Саня, ти же мой дрюг, покажи, как ти дерёшься! Хачу видеть. Пакажи, а?

— Серго, ты мне друг, но вы не дали мне спать. Могли ведь и завтра-послезавтра посмотреть.

— Нет, я би не мог! Все так сказали, так сказали, ух! Пакажи, очшень прашу, Сань!

— Ладно, будет так. Сначала я покажу что-нибудь тебе, Серго, а потом дам ещё один урок остальным.

— Вай, слушай, дарагой, Корь, нэ надо, ты мне и так сегодня синяк набил, да!

Это у русско-украинского грузина Вано Иващенко здравый смысл прорезался. А где был этот здравый смысл полчаса назад? Жалости нет. Рисковал, любопытно было? Получи.

— Смотри, Серго. Тут и тут у тебя очень крепкие мышцы, мало кто их тут пробьёт, а вот тут, тут, тут и тут — мышц нет. Тут и тут можно ломать суставы и мышцы тоже не помогут, понял?

— Понял, понял, ударь меня, ударь! Прашу!

Ха-ха, помню, как он дал себя ударить в той жизни, дураков нет. Перекрываю левой ладонью поле зрения и тут же высекаю ноги. Его молниеносный блок руки ничего не дал: руку я уже одёрнул, а вот нога уже доделывала своё дело. Он как-то прогнулся, частично компенсировал падение доворотом, частично лопатками, но головой об кафель приложился всё равно. Вскочил, как мячик, ревёт, как сердитый зверь.

— Ежжё, давай ежжё, Сань!

Сделал всё то же самое, только высек левой ногой. Опять вскакивает.

— Ежжё, давай ежжё!

Сделал обманный клевок головой в его сторону, гыкнул. Он повёлся на провокацию и рванул в атаку. Тут я его и поймал. Он бы иначе не успокоился. Слишком верил в свою силу. Техникой бы я его не убедил. Его атакующую руку снял и правой ладонью дал сильный волновой удар в солнечное. «Кубики» не спасли. Отлетел, лежит, не может вдохнуть. Подошёл, надавил на точку на спине, восстановил дыхание Серго. Теперь можно дать урок остальным. Выхватил руку у Махмудова, поднял, пробил ногой по почке. Полгода-год будет помнить, что чужими руками жар загребать неприлично. Иващенко лупанул ладонью в тот глаз, которому досталось сегодня утром. Мартиросяну дал обычную пощечину.

— Карапет, как тебе не стыдно подставлять земляка?

Это американское слово ещё не в ходу, но он всё понял.

— Корь, я его отговаривал, он сам хотел, молодой, дурной.

— Ладно. Идите все спать, проверяльщики хреновы.

Собрал разлетевшиеся по умывальне тапочки и пошёл тоже спать. Не самый лёгкий день минул.

Стрельба.

Ничего особенного не происходило целых десять дней. Заступил в караул, отдежурил. Раз в две недели взвод охраны регулярно выезжал на стрельбы. Километрах в двадцати от нашей части, где-то в дебрях Карпат, было стрельбище. Туда мы и выехали. В этот раз с нами ехали ещё и все свободные солдаты из расчётов. Выставили оцепление, отстрелялись, основная масса ушла к кунгам. Меня Емец оставил. На стрельбы он выезжает не всегда. На этот раз выехал. Нас осталось трое. Мой прежний уровень стрельбы был обычным. В десятом классе школы наш военрук устроил кружок пулевой стрельбы. Все желающие ходили в тир и стреляли из мелкашек. Военрук нас грамотно учил. Кучность он мне поставил. Есть, правда, один нюанс. С восьмого класса я практиковал систему быстрого чтения. Слишком давил на глаза и, в результате, зрение вдаль у меня упало. Мишени я всегда видел двоящимися. Как-то приспособился. 70 очков для меня было нормой. Из автомата мы в армии стреляем несколько не так, но больших проблем у меня не было. А теперь пришло время проверить навыки интуитивной стрельбы. Почему-то с нами двумя остался ещё и капитан Юревич. Я спросил Емца глазами, а тот показал, что всё нормально. Ладно, жираф большой… Беру автомат и от бедра начинаю садить одиночными. Все тридцать дырок образовали достаточно правильный крест. От бедра садил для пижонства. Но это показало Емцу и Юревичу, что стрельба идёт неприцельно. Выглядело, как в вестерне. Впрочем, самолюбования не было, как и других чувств.

— Эту мишень нужно сжечь, Александр Николаевич. И ещё, я взял с собой тетрадь, можно и другое упражнение исполнить, намного интереснее. Но для него мы должны отойти в лес.

— Нормально. Пойдём в лес, мишень потом сожжём. Толик, идём с нами.

Видно, Юревич чего-то такого и ждал, потому что вопросов не задал, хотя от вида креста на мишени глаза полезли на лоб. Сто пятьдесят метров — это не хухры-мухры! Далеко мы не углублялись, разорвав тетрадь на отдельные листы, я развесил импровизированные мишени на деревьях. Деревья толстые, на высоте головы веток почти не встретишь, но, где — на куст, где — за кору зацепив, в одном месте поплевав на лист — всё закрепил. Расстрелял ещё магазин из автомата одиночными. Емцу показалось мало — дал свой пистолет. Во время периода бандитизма я привык к пистолету. Стрелял из разных, но ходил, как раз, с «макарычем». Он не был идеальным, но на него было легче всего находить патроны. Тем более что вторичка использовалась реже автомата. Поэтому смущаться не стал, весь магазин пистолета также лёг точно. Никакой стрельбы из перекатов, из-под мышки, катясь по земле — не было. Ярослав мне такого не давал и не советовал. Какие перекаты могут быть при стрельбе из лука? Однако стрелял я теперь быстро, метко, не совмещая мушку и целик с целью. Секрет заключается в сверхчувствительности, когда тебе кажется, что попадешь — тогда и нужно стрелять. На словах — очень просто. Однако на хорошего лучника начинают учиться с детства. Мне этот навык подарили.