Раиса в стране чудес - [2]

Нью-Йорк, дешевые апартаменты в районе «Квинз»

— Сволочь! — хрипло крикнул Дагоберто Савалас, прицельно всаживая остро отточенный охотничий нож в левый глаз Келлера.

Благоухающая свежей типографской краской мелованная бумага пропустила сквозь себя стальное острие, глубоко вонзившееся в толстый обрезок доски, подложенный под постер с изображением Ирвина.

— Сволочь, сволочь, сволочь! — исступленно рычал Савалас, продолжая наносить удары по ненавистному самодовольному лицу.

Пятнадцать минут спустя, изрядно вспотев, Даг закончил свою ежедневную тренировку и отправился в душ. Горячей воды в арендованной им трущобе не было, а вместо холодной из уродливого, облупившегося крана лениво текла ржавая, дурно пахнущая жидкость.

Трубы утробно гудели, похрюкивали и, как казалось Саваласу, злорадно глумились над ним. Иногда в их раздражающем гуле Дагоберто слышался пронзительно-тошнотворный голос Ирвина Келлера, наглого и омерзительного Келлера, человека, разрушившего его жизнь и публично надругавшегося над его гордостью и достоинством.

Покончив с утренним омовением, Савалас достал из шкафчика помазок и, с отвращением взирая на отражающуюся в зеркале физиономию, принялся раздраженно намыливать щеки.

Пять лет назад, встречаясь взглядом с собственным отражением, Дагоберто отвращения не испытывал. Напротив, он имел все основания, чтобы гордиться как собой, так и своей внешностью — типичного латинского мачо с сильным, тренированным телом и мужественным, смуглым лицом.

Его молодая жена, аппетитная темпераментная кошечка пуэрториканских кровей, называла Дага «мой тигр» и была без ума от него. Они жили в уютном домике с аккуратно подстриженной лужайкой перед ним, представляя собой образцовую семейную пару, воплотившую в жизнь пресловутую американскую мечту.

Молодые супруги уже подумывали о ребенке — первом ребенке, — вообще-то они собирались обзавестись по меньшей мере тремя маленькими Саваласами, когда судьба подставила Дагу ножку, столкнув его с Ирвином Келлером, поганым ублюдком, разрушившим его жизнь, отнявшим у него и домик с лужайкой, и работу, и любящую жену, и еще не родившихся детей.

Вспомнив о Келлере, Савалас болезненно сморщился и вздрогнул, порезавшись лезвием опасной бритвы. Кровь окрасила мыльную пену в приятный клубничный цвет.

«Когда-то жена готовила мне клубнику со взбитыми сливками, — погрузился в ностальгические воспоминания Дагоберто. — Теперь у меня нет ни жены, ни взбитых сливок, ни работы, ни гордости, ни денег. Когда-нибудь он заплатит за это. Клянусь, этот подонок за все мне заплатит!»

Голливуд, вилла «Мессалина».

— Сволочь! — в сердцах выругалась Кейси Ньеппер, яростно звезданув кулаком по собственному обнаженному и весьма соблазнительному животу.

Удар пришелся точно в нос Ирвину Келлеру, лицо которого в натуральную величину было вытатуировано на вышеупомянутой части ее тела.

— Мамочка, объясни, как твою дочь, такую умную, обаятельную и утонченную, угораздило влюбиться в подобного ублюдка? — драматически осведомилась Кейси.

Ответа она не ждала. Прах Матильды Малкович, матери Ньеппер, уже шесть лет как хранился в отлитой из чистого золота вазе, на которой не страдающая излишней скромностью дочь велела выгравировать лаконичную, но в то же время емкую надпись: «Ангелу небесному от ангела земного».

Кейси Ньеппер, известная своей эксцентричностью, нетерпимостью и истеричностью суперзвезда Голливуда, в трагической позе возлежала на кровати, по размерам сравнимой с небольшим космодромом. Золотая урна с прахом матери, как всегда, покоилась на подушке справа от нее. Слева на шелковой простыне, украшенной вензелями, представляющими собой вышитые золотом переплетенные буквы "И" и "К", лежал удивительно похожий на оригинал муляж Келлера, изготовленный по специальному заказу в мастерских Голливуда.

Выполняя пожелания Кейси, мастера спецэффектов наделили искусственного Ирвина способностью повторять излюбленные выражения подлинного Келлера. Слово «гребаный» в произносимых куклой фразах встречалось по меньшей мере двадцать восемь раз.

Стены спальни Кейси были увешаны всевозможными изображениями Ирвина, помещенными в рамки под стекло трусами Ирвина, рубашками Ирвина, локонами Ирвина, обрезками ногтей все того же Ирвина и прочими не менее ценными реликвиями.

В овальной золотой рамочке рядом с высохшей розой, которую Келлер когда-то по пьяни вытащил из вазы в ресторане и подарил Кейси, хранился засушенный плевок Ирвина, представляющий собой еле различимые белесые разводы на светло-сером фоне.

— Сволочь, — повторила Ньеппер и, обняв урну с прахом Матильды Малкович, разрыдалась.

Она плакала красиво и вдохновенно, в лучших голливудских стандартах, утонченно страдая и одновременно восхищаясь своим артистическим даром.

Рыдания прекратились так же внезапно, как и начались. Жалость к себе без видимого перехода неожиданно трансформировалась в решительную жажду действий.

Ухватив искусственного Ирвина за эрегированный силиконовый пенис, призывно торчащий из расстегнутой ширинки бархатных джинсов от декадентствующего Умберто Биланчиони, звезда резко повернула кисть, четко отработанным движением лишив бедолагу основного предмета его гордости.