Рафферти - [76]

В то мгновение, когда адвокат наклонился к нему, его охватило внезапное почти непреодолимое желание повернуться и дать ему по физиономии. Почему он не может, черт бы его побрал, заткнуться? Заткнуться и оставить его в покое!

Чего они тянут? Сидят и смотрят на него. Как будто знают, что он думает и чувствует. Как будто, если бы и знали, могут или хотят помочь ему.

Какое им дело? Какое Коффману или кому-нибудь другому дело до него?

Они жаждут его крови, не так ли? Что ж, может, он и будет исходить кровью, но не в том виде, в каком им бы хотелось, и, черт бы их побрал, они не получат того, чего хотят.

Да, он уже изошел кровью и до сих пор кровоточит. Но к ним это не имеет никакого отношения. Пусть занимаются своим делом, пусть начинают заседание, пусть заканчивают свой разбор, им не удастся с ним расправиться. Он выйдет сухим из воды. Еще ни разу в своей жизни он не сдавался, не собирается сдаваться и на этот раз. Ни теперь, ни после.

Через час-другой, еще сегодня вечером, когда притупится боль от внезапно нанесенного удара, быть может, наступит оцепенение, и он сумеет…

Он замотал головой и сам повернулся к Коффману.

— Я чувствую себя хорошо, — зачем-то вновь повторил он. — Давай поскорее с этим покончим.

Было уже четыре часа, и впервые с тех пор, как начался допрос Джека Рафферти, у Эймса появился усталый вид. Его очки в роговой оправе были подняты на лоб, и он несколько раз пытался оттянуть тугой ворот рубашки. И когда он заговорил, голос его тоже звучал устало.

— Хорошо, мистер Рафферти, еще два вопроса и все. Просто нужно выяснить кое-что. Итак, вы утверждаете, что в течение более шести месяцев не виделись и не разговаривали с мистером Фаричетти?

— Да.

— Вы утверждаете, что вам неизвестна деятельность мистера Фаричетти в течение этого периода?

— Да, но до известной степени. Узнав из газет о его аресте в связи с делом Мэркса, я понял, что мистер Фаричетти не может больше оставаться в рядах ПСТР. Поскольку его комитет находится вне моей компетенции, я мог только посоветовать руководству отобрать у него мандат, так как всегда выступаю против тех, кто может нанести вред репутации нашего союза.

— Но вы лично продолжали испытывать к мистеру Фаричетти дружеские чувства?

— Да. Томми Фаричетти мой друг и всегда им останется. Я могу не одобрять его настоящих или прошлых поступков, но я не бросаю друзей в беде. Если я вижу, что тот или иной человек не подходит для нашего союза, я прямо говорю об этом и стараюсь избавиться от него. Но дружба и верность — это совсем другое. Может быть, я неправ, но я так считаю.

— Спасибо, мистер Рафферти. — Эймс снял очки, положил их на стол и повернулся к сенатору Феллоузу.

— У меня нет больше вопросов к мистеру Рафферти, — сказал он.

Сенатор Феллоуз медленно поднялся на ноги.

— А сейчас, — сказал он, — мы намерены представить в качестве доказательства две записи, произведенные при помощи магнитофона, вмонтированного в телефон мистера Рафферти в его кабинете в Лос-Анджелесе. Сразу же после прослушивания мы сделаем перерыв. Первая запись…

— На этот раз, — вскочил Коффман, и голос его зазвенел от гнева, — я решительно протестую. Федеральное правительство твердо установило, что подслушивание при помощи магнитофона…

— Мистер Коффман, — перебил его сенатор Феллоуз, — мы уже говорили об этом, и члены комиссии не нуждаются в ваших лекциях о том, что можно и что нельзя. Здесь не уголовный суд, я уже неоднократно об этом заявлял.

— Позвольте, сенатор, — не унимался Коффман, — использование записей, произведенных при помощи противозаконных средств…

Феллоуз поднял руку.

— Протест отклоняется, — устало сказал он. — Передаю свидетелю машинописный текст записи. У членов комиссии также есть текст. Если присутствующие утихомирятся и позволят нам расслышать записанное на ленте, мы можем приступить. Прошу вас, мистер Эймс.

Эймс встал.

— Пригласите в зал Эверета Бартона.

К свидетельскому месту прошел тяжеловесный мужчина в строгом сером костюме.

Эймс кивнул председателю, и сенатор Феллоуз тотчас приступил к принятию присяги.

— Ваше имя, адрес и место работы? — спросил он.

— Эверет Бартон, Лос-Анджелес штат Калифорния. Я частный детектив.

Сенатор Феллоуз передал ему экземпляр текста.

— Прошу главного юрисконсульта задавать вопросы, — сказал он.

— Мистер Бартон, вы установили подслушивающую аппаратуру, при помощи которой были произведены эти записи?

— Да.

— Где и когда была установлена эта аппаратура?

— В кабинете Джона Кэрола Рафферти в Лос-Анджелесе. Аппаратура была вмонтирована в его телефон около двух месяцев назад. — Он помолчал, посмотрел в листок бумаги, который держал в руке, и продолжал: — Первый разговор состоялся девятого июня в одиннадцать пятнадцать утра. Второй — в тот же день в два часа дня.

— Прошу вас прослушать запись этих бесед и сказать членам комиссии, те ли это записи, которые вы произвели, и точно ли они воспроизводят беседы, которые были вами подслушаны.

— Хорошо.

Эймс кивнул сидящему рядом технику, и тот включил магнитофон.

Послышался телефонный звонок, затем заговорил мужской голос:

«— Да?

— Мистер Рафферти, вас вызывает Вашингтон. Будете разговаривать?