Рафферти - [70]

Допросили сотни людей, Томми Фаричетти тоже попал в число допрошенных. Его подозревали, но вместе с тем подозревали и сотни других. У Клода Мэркса было немало врагов.

А потом все улеглось, газеты забыли о происшествии, как забыли и все остальные, кроме, конечно, вдовы погибшего да Томми Фаричетти.

А когда и Томми начал забывать, вдруг, ни с того ни с сего, об этом опять заговорили. Месяц назад нью-йоркская полиция арестовала двоюродного брата Фаричетти и предъявила ему обвинение в преднамеренном убийстве. Этот арест и сам по себе ничего хорошего не сулил, а тут еще оказалось, что арестован и его двадцатичетырехлетний сообщник, который занимался сбором денег на поддержание игорного дома в нижней части Ист-сайда. Его пока не обвинили в том, что кислоту плеснул он, но газеты на это ясно намекали. Полиция предъявила ему множество других претензий, но из различных заявлений прокурора можно было сделать далеко идущий вывод о том, что его считают виновным. Быстро установили, что он связан с братом Фаричетти. И наконец арестовали самого Фаричетти.

Его продержали сорок восемь часов как подозреваемого, а затем предъявили обвинение. Потом его выпустили под залог, но он понимал, что влип основательно. Прокурор уже объявил, что передает в суд дело двадцатичетырехлетнего вымогателя как прямого и косвенного соучастника, но, когда репортеры попытались выяснить, сознался тот или нет, говорить отказался. Заключенный тоже молчал; у него не было денег, чтобы внести залог, поэтому никто не знал, что он способен сказать.

Рафферти же сказал Томми только одно:

— Не беспокойся! — и все. Только: — Не беспокойся!

А он беспокоился и даже очень.

И вот теперь, сидя в мотеле и глядя на изображение Джека Рафферти на телевизионном экране, он ничуть не сомневался в своем друге и благодетеле, но тем не менее очень беспокоился.

Было уже больше шести, и Фрэнсиз Макнамара, приехавший около часа назад, все это время, пока Томми смотрел телевизор, взволнованно ходил по комнате.

— Скоро конец, — заметил Макнамара. — Еще несколько минут, Томми, и все будет кончено.

Томми только хмыкнул.

— Скоро-то скоро, — отозвался он, — но этот подлец Эймс опять начал расспрашивать его обо мне. Какого черта он привязался? Меня ведь уже допрашивали.

— Но ты же сослался на пятую поправку и отказался говорить. А Рафферти говорит, вот его и спрашивают.

— Говорит, — подтвердил Томми, — но, слава богу, не все. И все-таки мне бы хотелось с ним повидаться. Не понимаю, почему он отказался. Не понимаю…

Сенатор Феллоуз еще раз взглянул на часы, встал, перебив Эймса, который как раз собирался задать очередной вопрос, и громко стукнул по столу своим молотком.

— Боюсь, нам сегодня не удастся дослушать свидетеля, — сказал он. — Сделаем перерыв в заседаниях на субботу и воскресенье, а в понедельник прошу свидетеля снова быть здесь. — Он помолчал, а потом добавил: — Поскольку наше сегодняшнее заседание закончилось поздно, в понедельник слушание дела начнется в два часа дня.

Глава шестнадцатая

В субботу утром в начале восьмого Марта Рафферти нашла записку, которую Энн оставила на большом кухонном столе. Спала Марта в эту ночь плохо, почти беспрерывно металась, не находя себе места, и заснула только на рассвете. Но проснулась, как всегда, ровно в семь и сразу же встала. Минут пятнадцать — двадцать ушло на умывание и одевание, и к тому времени, когда она спустилась в кухню, чтобы приготовить завтрак, решение было принято. Найденная записка ничего не изменила.

Прочитав несколько коротких строчек, она несколько минут стояла неподвижно, не выпуская листок из рук и не зная, что предпринять. Потом вернулась в комнату, отыскала свою сумку, аккуратно свернув записку, положила ее туда, подошла к телефону и позвонила своему брату в Сиэтл.

Стив Деэни прилетел в конце дня. Они обсудили случившееся, поспорили немного, но в конце концов пришли к согласию. В полицию они звонить не будут, Рафферти в Вашингтон тоже. Но Эбботам они позвонили. Никто не ответил.

В восемь часов вечера Марта сложила чемодан. Стив позвонил к себе домой и сказал жене, что задержится на несколько дней в Лос-Анджелесе. На следующее утро в шесть часов он отвез сестру в аэропорт, где она села в самолет, летевший в Чикаго. Там ей предстояла пересадка, откуда она направилась прямо в Вашингтон и прибыла туда в воскресенье поздно вечером.

Шофер такси, когда она спросила у него совет, предложил отвезти ее в небольшой отель недалеко от центра города. В отеле она сказала администратору, что остановится у них всего на одну ночь.

В десять утра в понедельник она подъехала к отелю, в котором жил ее муж, спросила, в каком номере он остановился, и когда ей сказали, не стала звонить снизу из вестибюля, а прямо направилась к лифту, назвав лифтеру нужный этаж.

Пять минут спустя она уже стояла перед дверью номера, в котором жил Джек Рафферти. Она подняла руку и постучала.

Через два часа после окончания заседания в пятницу Джек Рафферти на комитетском кадиллаке выехал из Вашингтона. Машину он вел сам. Он остановился возле отеля, только чтобы взять чемодан, который предусмотрительно уложил еще накануне. Принести чемодан он послал Морта Коффмана, а когда адвокат спросил у него, куда он едет и где его можно в случае нужды отыскать, ответил, что хочет эти два дня как следует отдохнуть и побыть один.