Рафферти - [44]

Дверь захлопнулась, она услышала его тяжелые шаги по лестнице: он шел наверх.

И тут она впервые заплакала. Она сидела за столом, смотрела на дверь. Лицо ее ничего не выражало, но слезы градом струились по бледным грязным щекам.

Он отсутствовал недолго. Порой ей казалось, что она слышит шум наверху. Ей хотелось пойти наверх, постоять у дверей, послушать, что там происходит, но она боялась.

Через полчаса Фил вернулся. Когда он вошел, лицо его было еще более мрачным и угрюмым, чем обычно. В руке он держал деньги, которые, войдя в комнату, сунул себе в карман.

Увидев ее, он остановился.

— По-моему, я велел тебе ложиться, — сказал он.

— Фил, — начала она, — Фил, что…

— Если с тобой что произойдет, — грубо сказал он, — по крайней мере, будет, чем расплатиться с врачом. А теперь — ложись. И еще одно: никому об этом не говори. Ни слова. Ни матери, ни братьям, никому. Понятно? Ты должна молчать.

Она смотрела на него, не понимая.

— Разве полиция…

Он быстро подошел к ней и схватил ее за плечи. Лицо у него было суровое и жесткое.

— Ты слышала, что я сказал? — спросил он, и пальцы его больно сдавили ее руку. — Ты уже и так наделала дел. Что тебе еще нужно? Ложись, я сказал. Ничего с тобой не случилось. Понимаешь — не случилось! И помни — ты должна молчать. Остальное твое дело. Если тебе охота, можешь опять сидеть с их детьми, но про то, что случилось, молчи. Если что будет не так, я о тебе позабочусь. А пока заткнись и отправляйся в постель, не то мать проснется, — сказал он и повернул ее лицом к двери.

Она плакала до тех пор, пока не уснула. Она плакала от боли и усталости, которые испытывало ее хрупкое тело после жестокого обращения. Она плакала от обиды, потому что понимала: раз брат взял деньги у мясника, значит, нанесенная ей обида останется безнаказанной, брат даже не возражал, чтобы она снова пошла в ту квартиру.

Вскоре после того, как ей исполнилось пятнадцать лет, Джейн Кафов ушла из школы и поступила на настоящую работу. Она работала на фабрике, получала неплохое жалованье и каждую неделю отдавала деньги матери. К этому времени у нее был постоянный молодой человек, но, боясь, что он обнаружит, что она уже не девушка, требовала, чтобы он в своих ухаживаниях «не заходил далеко».

В течение последующих двух лет она часто меняла работу: была регистратором, продавщицей у Вулверта, сестрой у зубного врача (ради ее внешности врач примирился с отсутствием у нее опыта), телефонисткой (после того, как врач попытался сделать то, что сделал в свое время мясник, но менее успешно, потому что теперь она уже знала, как в подобном случае защищаться).

Она больше не жила у себя в семье, а вместе с двумя другими девицами снимала квартиру на восточной Одиннадцатой улице, каждую получку посылая матери небольшие деньги. Одна из девушек оказалась манекенщицей, и Джейн захотелось попробовать себя в этой роли. Первое время она совсем не умела одеваться, пользоваться косметикой, позировать, но снимали ее такие фотографы, которые работали в основном для детективных и бульварных журнальчиков — и поэтому она вполне пришлась им по душе. В конце концов ей удалось обрести знакомство в одном из солидных агентств, и она стала настоящей манекенщицей, зарабатывая довольно большие деньги. За это время она научилась очень многому.

Она научилась держаться подальше от тех мужчин, которые имели обыкновение заводить знакомство с красивыми девушками, а потом превращать их в профессиональных проституток. Научилась она избегать и молодых людей приятной наружности, у которых не было ни денег, ни серьезных намерений, а лишь желание развлекаться, пока они не повзрослеют достаточно, чтобы жениться на девушке из своего круга.

Она научилась покупать и носить действительно красивые вещи, ухаживать за лицом и телом, разговаривать так, что люди, с которыми она встречалась и имела дело, и заподозрить не могли, где прошло ее детство.

Но самое важное — она осознала необходимость продвижения по социальной лестнице и обретения определенного положения. Ей хотелось стать актрисой, получать роли, добиться славы и всего, что это дает. Она поступила в театральное училище и изо всех сил старалась овладеть тем мастерством, которому там обучали. Через год ей удалось устроиться хористкой в музыкальный театр, но иллюзий на свой счет она не испытывала. Ее взяли только за свежесть, молодость, красоту и отличную фигуру, а никак не за большой талант. Но это было лишь начало.

Именно тогда она и встретилась с Томми Фаричетти. Томми имел обыкновение бывать за кулисами и дружил с труппой и администрацией. Все знали, что он вложил в театр немалые деньги, его сомнительная репутация тоже не была ни для кого секретом. Говорили, что раньше он был гангстером, замешан в каком-то деле, связанном с шантажом. Ей, конечно, и прежде доводилось встречать гангстеров и рэкетиров, этих сторонников методов принуждения, которые терлись вокруг театрального бизнеса. Но Фаричетти отличался от них. Он был старше, вел себя сдержанно, не приставал к девушкам, не был сводником, не торговал наркотиками, как большинство тех темных типов, что постоянно болтались за кулисами, и все к нему хорошо относились. Одевался он солидно и со вкусом, говорил вежливо, не повышая голоса, и никогда не пользовался своим положением.