Рафферти - [41]

— Ты останешься здесь, — сказала она; голос ее внезапно обрел твердость. — Эдди, — повернулась она к сыну, — Эдди, ты что, сошел с ума? Что это значит: «пойти в армию»? Ты что, окончательно рехнулся? А как колледж? Ты хочешь сказать, что осенью не вернешься на Восточное побережье, чтобы закончить…

— Я еще успею это сделать. Может, попозже, когда демобилизуюсь…

Марта подошла к кровати и села с краю, беспомощно уронив руки.

— Что с вами случилось? — спросила она, переводя взгляд с одного на другого. — Что на вас всех нашло? Он не вернется в колледж! А что скажет отец? После демобилизации! Ты что, прикидываешься дурачком? Тебе прекрасно известно, что отец ни за что на свете не позволит…

— Отцу сейчас не до меня, — ответил Эдди. — У него и без того хватает забот. Ты извини меня, мама, но будет так, как я сказал. Я уже достаточно взрослый, чтобы самому решать свою судьбу. И я решил, что сейчас мне прежде всего нужно уйти из этого дома и из нашей семьи. У меня есть почти все…

— А чем вам не угодила наша семья, молодой человек? — язвительно спросила Марта. — Чем именно…

— Чем? Посмотри телевизор сегодня и завтра, и ты получишь ответ. А обо мне не беспокойся. Думай лучше об Энн и об этом подонке Эбботе, с которым она шляется. Я сам о себе позабочусь.

— Не трогай Бадда, — кинулась на него Энн. — Сам ты подонок вместе со своей высокомерной девицей из Бостона…

— Дети, дети, — вмешалась Марта, — а ну-ка оба перестаньте. Если бы отец… — Она не договорила.

Сидя на краю постели, она смотрела на своих детей и испытывала чувство беспомощности. Беспомощности и отчаяния.

Глава одиннадцатая

— А теперь, мистер Рафферти, будьте любезны ответить, сколько лет вы знакомы с мисс Харт?

Задав свой вопрос, Джордж Моррис Эймс инстинктивно взглянул туда, где, он знал, сидит Джил Харт. Все присутствующие, за исключением сенатора Феллоуза я самого свидетеля, последовали взглядом за взглядом Эймса.

Джил Харт сидела выпрямившись, ее большие серо-голубые глаза были широко открыты, она смотрела куда-то поверх левого уха главного юрисконсульта, но ничего не видела.

— Около десяти лет, — ответил Рафферти.

— Какого характера отношения у вас были с мисс Харт?

Коффман наклонился к своему клиенту, но Рафферти ответил быстро, не дав адвокату возможности заявить протест.

— У нас были деловые отношения, — объяснил он. — Я бы назвал их отношениями предпринимателя и служащей.

— Кто познакомил вас с мисс Харт?

— Не помню. Это было давно…

— Не Томми Фаричетти?

Рафферти стиснул губы, но ответил быстро:

— Не думаю. Я не уверен даже, знал ли я Фаричетти в то время. Я…

Да, думала она, предприниматель и служащая. Он прав. Он говорит правду. Именно такими были их отношения. Отношения и многое, многое другое.

Странно, думала она. В самом деле, странно. Я, вероятно, единственный человек во всем мире, кто знает и любит его. Любят его, наверное, несколько человек. Может, жена, дети, наверное. Вероятно, Томми Фаричетти. А знают его, конечно, многие. Босуорт знал. Может, и Сэм Фарроу. Знают по-настоящему. Но только я, я одна, сумела и знать его, и любить.

— В то время мисс Харт звали Джейн Кафов, правильно?

— Да.

— Она была актрисой варьете?

— Совершенно верно.

— За какие же достоинства вы приняли мисс Кафов, или мисс Харт, как она себя называет, на работу в комитет профсоюза?

— Мисс Харт стала работать у нас не сразу. Это произошло лишь…

Она сидела с холодным и отчужденным видом, безразличная ко взглядам, безразличная к окружающим, и смотрела лишь вперед, на Эймса, когда он задавал вопросы. Выражение ее лица не менялось. А лицо ее, хотя ей было уже тридцать, с безупречной кожей и без единой морщинки было почти безукоризненно красивым. Бледность ее была заметна, несмотря на тщательный грим, и хотя она, безусловно, чувствовала пристальное внимание окружающих и слышала их шепот, она ни разу не покраснела, ни разу не показала, что вопросы и ответы касаются лично ее.

Ее разум, казалось, раздвоился, мысль работала в двух измерениях. Она сидела и слушала те же самые вопросы, которые только на прошлой неделе задавали ей, когда, стоя на свидетельском месте, застывшими односложными фразами она отказывалась отвечать, ссылаясь на пятую поправку, и назвала только свое имя и адрес. Она слушала вопросы и ответы Рафферти, и они запечатлевались лишь в одной половине ее мозга. А другая была в тысяче миль от этого помещения. В этой половине родились воспоминания о тех десяти годах, в течение которых она была знакома с Джеком Рафферти, а также о том времени, которое прошло до того, как он появился на ее пути.

Те десять лет, которые были связаны с Джеком Рафферти ей помнились превосходно, впрочем все годы ее жизни были в той или иной степени памятными.

Джейн Кафов. Да, так ее когда-то звали. И то, что она стала Джил Харт как раз в то время, когда впервые встретила Рафферти, было просто совпадением. Новое имя не имело никакого отношения к Рафферти, но в какой-то степени знаменовало собой те перемены, которым суждено было произойти. Потому что Джейн Кафов и Джил Харт были совершенно разные люди, и у той девушки, которая стала Джил Харт, кроме внешнего облика, не было ничего общего с той, что была Джейн Кафов.