Рафферти - [16]

Хант снова замолчал и поднес к губам чашку с кофе, но обнаружил, что она пуста.

— А знаете что? — сказал он. — Пожалуй, я все же отважусь выпить рюмку коньяку, только без кофе.

Хэзлит подозвал официанта и заказал коньяк для Ханта и ликер для себя.

— Рафферти начал быстро выдвигаться уже вскоре после того, как перешел на платную работу в профсоюз. Обратите внимание на следующий факт: на прежней работе, до перехода в профсоюз, он получал более высокое жалованье — иными словами, Рафферти пошел на определенную жертву. А потом о нем заговорили как о «бесстрашном борце». В те дни хозяева решали свои споры с рабочими не в белых перчатках, а с помощью наемных бандитов, хулиганов и профессиональных штрейкбрехеров, которые либо подкупали профработников, либо компрометировали, либо избивали и калечили. Рафферти же невозможно было подкупить. Мне кажется, вот таким неподкупным он и остался, что бы о нем ни говорили в связи с последними скандалами. Во всяком случае, в то время он был неподкупен и мужественно боролся и с хозяевами, и с их лакеями. Помню, как только Рафферти попадал в тюрьму или как только суд накладывал на него штраф, в профсоюз начинали стихийно поступать средства с требованиями внести за него залог или уплатить штраф. Я уже говорил, что тогда он был последовательным и решительным бойцом, люди уважали и любили его. Вот так же они относятся к нему и сейчас. Что бы ни показало расследование, рядовые члены союза останутся о Рафферти самого высокого мнения.

Его известность продолжала расти. Сэм Фарроу, уже занимавший к тому времени важный пост в центральном руководстве всеамериканского союза, всегда проявлял большой интерес к работе местных организаций. Его интерес объяснялся двумя причинами. Он стремился укрепить наш союз и добивался, чтобы ключевые позиции в нем занимали надежные люди. Вы конечно, знакомы с механикой нашей закулисной политики: местные профсоюзные организации избирают делегатов на всеамериканский съезд, съезд избирает должностных лиц исполнительного комитета и так далее. Прошло немного времени, и Рафферти стал крупной фигурой в рабочем движении на Западном побережье, начал, что называется, развертываться.

К этому времени он стал другом, или, скорее, протеже, Сэма Фарроу. Рафферти мыслил точно так же, как Сэм. Свою работу в профсоюзе он рассматривал как бизнес и стремился к тому, чтобы бизнес приносил прибыль. А для этого, рассуждал он, нужно обеспечить членам профсоюза определенные преимущества: более высокую зарплату, страхование, лечение, пособия по безработице, пенсии, сократить продолжительность рабочего дня. Социализм его не интересовал, он не проповедовал теорий вроде «передачи трудящимся средств производства». Он добивался лишь увеличения доходов для рабочего и, надо отдать ему справедливость, раньше рабочего соображал, когда и какую прибыль получит предприниматель. Поэтому-то, став крупным профработником, он старался поддерживать с хозяевами хорошие отношения.

Если это не удавалось, Рафферти боролся, а боролся он все время: то с хозяевами, то с фракциями внутри своей организации, с радикалами, с мечтателями, с коммунистами, с другими профсоюзами — с кем и с чем угодно. При всем том Рафферти никогда не забывал основной цели — стать крупным, если не самым крупным, и влиятельным деятелем профдвижения в стране. Это, если хотите, человек, целиком захваченный идеей сделать успешную карьеру на профсоюзной работе. Не удивительно, что Рафферти не останавливался перед некоторыми ну, скажем, странными поступками, например знакомством и даже дружбой с отдельными сомнительными личностями — его связи сейчас расследуются.

Хэзлит зашевелился и украдкой взглянул на часы; его интересовало все то, о чем рассказывал Хант, но он опасался опоздать на заседание комиссии.

— Да, — заметил он, — вот вы говорите, что многие поступки Рафферти кажутся странными. Объясните мне одно обстоятельство. По вашим словам, Рафферти был вынужден так поступать как профсоюзный лидер, защищающий интересы рабочих, — ему волей-неволей приходилось поддерживать тесные связи с некоторыми лицами, идти на определенные сделки… ну, вы понимаете, о чем я говорю. Но возьмите себя. Вы всю жизнь работаете в профсоюзном движении, и эта жизнь — я вовсе не хочу вас обидеть — значительно длиннее жизни Рафферти. Вы секретарь-казначей исполнительного комитета всеамериканского профсоюза. И все же, судя по вашей биографии, вы никогда не совершали ничего подобного, не вступали в контакты с сомнительными лицами.

Хант взглянул на журналиста с чуть заметной усмешкой и кивнул.

— А знаете, — сказал он, — как раз сегодня утром я думал об одном разговоре с Сэмом Фарроу. Он сказал мне то же самое — правда, в несколько иной форме и совсем по иному поводу.

Между Рафферти и мной нет ничего общего. Рафферти действительно делает карьеру и сделает ее, если, конечно, благополучно выкарабкается из последнего переплета. Совершенно верно, я функционер профсоюза, но суть вопроса состоит в том, что я не имею в нем почти никакого влияния. Я занимаю в профсоюзе примерно такое же положение, как наш бухгалтер или юрисконсульт, поскольку выполняю, по существу, чисто техническую, канцелярскую работу. Никто не жаждет занять мое место, да оно и понятно: получаю я всего пятнадцать тысяч долларов в год, работы уйма, а известности и влияния моя должность не дает. К формированию политики я отношения не имею, к участию в делах «внутренней организации», осуществляющей подлинную власть, не допущен. Пожалуй, вы могли бы назвать меня своего рода высокооплачиваемым клерком. Во всяком случае так, видимо, думает обо мне Сэм Фарроу.