Рафферти - [15]

Хэзлит молча кивнул.

— Во всяком случае, при нашей первой встрече не произошло ничего такого, что могло бы остаться в памяти. Он был членом вновь созданной местной организации нашего союза и много сделал для расширения ее рядов. Уже тогда, припоминаю, Рафферти пользовался репутацией непримиримого и решительного бойца, хорошо зарекомендовавшего себя в пикетировании. В то время он занимал какую-то незначительную выборную должность в профсоюзе, собирался уволиться с предприятия и полностью перейти на профсоюзную работу. Сэм Фарроу тогда же заметил, что вот такие люди и нужны союзу.

Мне почти ничего не известно о юности Рафферти и о его семье. По-моему, его родители умерли, когда он был еще ребенком, и он вырос в католическом приюте для сирот в одном из западных штатов. Рафферти считается католиком, хотя вряд ли его можно назвать верующим. Во всяком случае, он называет себя католиком, дети его посещают католические богослужения, и женился он на католичке.

— Этого я не знал.

— Да, да, на дочке старика Джеймса Деэни — атеиста, еретика и анархиста в молодости. Как-нибудь я расскажу вам о нем подробнее. Это был интереснейший человек. Ну, например, несмотря на свои еретические заблуждения, он воспитал дочь Марту доброй католичкой. Однако вернемся к нашей теме. Вы должны помнить одно обстоятельство. Сейчас многие верят, что, поскольку во времена Рузвельта правительство проводило либеральную политику, профсоюзы делали все, что заблагорассудится. Но в действительности дело обстояло не совсем так. Предприниматели ожесточеннее, чем когда-либо раньше, сопротивлялись созданию профорганизаций у себя на предприятиях. Это были очень трудные времена, когда дело не ограничивалось сидячими забастовками, когда приходилось вести ожесточенные, подчас кровопролитные схватки с гангстерами, нанятыми предпринимателями. Это был разгар депрессии, и многочисленные безработные брались за любую работу и за любую плату. Да, правительство благосклонно относилось к профсоюзам и к рабочему движению, но суровая правда заключалась в том, что люди весьма неохотно вступали в союз. Работы было очень мало, а безработных очень много.

Так обстояли дела. В те дни в наших профсоюзах можно было встретить кого угодно: старых социалистов, активистов из «Индустриальных рабочих мира», профессиональных революционеров вроде Большого Билла Хейвуда, Тома Муни — людей, безгранично преданных своим идеалам, если хотите — фанатиков, посвятивших жизнь борьбе за рабочее дело. Джек Рафферти не принадлежал к числу таких людей. Сомневаюсь, знал ли он в то время, кто такой Юджин Дебс[2], не говоря уже о Карле Марксе.

Нет, Джек Рафферти никогда не был ни радикалом, ни идеалистом-мечтателем, ни гнилым интеллигентом. Он не только не имел ничего общего с коммунистами, но всегда и всюду активно боролся против них.

Официант подал свежий кофе, и Хэзлит спросил у Ханта, не выпьет ли он рюмку коньяку.

Хант с сожалением покачал головой.

— С удовольствием бы, но… коньяк вызывает у меня изжогу.

Он медленно мешал ложечкой в чашке; Хэзлит терпеливо ждал, не желая его торопить.

— За последние годы, — снова заговорил Хант, — Рафферти не раз обвиняли в том, что он очень близок с гангстерами, бывшими контрабандистами, профессиональными шантажистами и вымогателями и прочими подонками, проникшими в наши профсоюзы. Так это или не так — решайте сами. Могу только сказать, что когда я познакомился с Рафферти, он не был вымогателем. По-моему, самую правильную характеристику в те дни дал Рафферти Сэм Фарроу. Он сказал, что Рафферти — это преданный своему делу профсоюзный функционер, для которого работа в профсоюзном движении стала смыслом жизни.

Уже тогда он доказал, что обладает всем необходимым, чтобы стать крупным деятелем организованного рабочего движения, и он им стал. Разрешите пояснить. Если бы Джек Рафферти происходил из обычной мелкобуржуазной семьи и получил соответствующее образование, он, вероятно, сделал бы неплохую карьеру на государственной службе. Если бы ему удалось получить техническое образование и стать ну, скажем, инженером, он поступил бы в какую-нибудь крупную фирму и тоже, безусловно, преуспел.

Однако Рафферти остался сиротой, никакого технического или гуманитарного образования не получил и с самого раннего детства жил своим трудом. Он начал чернорабочим, потом получил какую-то квалификацию, но мастером так и не стал, а сделался профсоюзным организатором. Отнюдь не потому, что у него болело сердце за угнетенных пролетариев и вовсе не во имя каких-то возвышенных целей. Нет, отнюдь нет; он избрал этот путь, руководствуясь самой прозаической причиной: стремлением к обеспеченной жизни. Вот тут он и обрел крылья.

Если мне не изменяет память, к участию в профсоюзном движении его привлек старик Деэни. Деталей сейчас не помню — не то он снимал у Деэни комнату, не то что-то еще. Как бы то ни было, вскоре о Рафферти заговорили. Насколько я помню, еще до того, как местная профсоюзная организация присоединилась к нашему союзу, он организовал забастовку восьми или десяти рабочих бойни. Следует отдать ему должное — время он выбрал удачное: на бойню как раз должна была прибыть новая партия скота, и администрация, как бы она того ни хотела, не могла остановить работу. Тогда Рафферти получал всего три доллара в день. По слухам, он подговорил небольшую группу рабочих, и они прекратили работу. Администрации не оставалось ничего другого, как удовлетворить их требования. Кстати, в те же дни удалось заставить владельцев боен принимать на работу только членов профсоюза, чего никогда раньше не бывало. Потом эта группа стала филиалом профсоюза транспортных рабочих, и Рафферти избрали чем-то вроде ее секретаря.