RAEM — мои позывные - [35]

На следующее утро началось строительство. Мы вытащили мокрые брёвна. Довольно быстро сложили их по номерам в сруб. Нескольких брёвен нам не хватило, но не потому, что мы их потеряли или неправильно промаркировали. Перед самым отбытием со станции создатели избушки решили внести в её конструкцию новую архитектурно — строительную струю. Там улучшение казалось удачным, но, складывая сруб на месте, пришлось срочно «штопать» образовавшиеся дырки. Слава богу, кругом было много плавника, и результаты конструктивного новаторства удалось исправить довольно быстро.

О плавнике можно рассказывать много разных историй. Учёные занимаются плавником, изучают, где и как он движется. Когда глядишь на такое бревно, невольно проникаешься к нему уважением. Обычно оно прибыло в океан с Енисея или с Оби. Бревно похоже на сигару. Оно столько лет, а может быть, и десятилетий колобродило по Арктике, что концы его обились и закруглились. Но дело не только в изменении формы. Плавучая сигара становится твёрдой, как слоновая кость. Когда извлечённое из воды бревно просушишь и с трудом распилишь и расколешь, оно горит в печке ярко — жёлтым пламенем, потому что насквозь пропитано морской солью.

Избушка вышла отличной. Посередине стол. По бокам широкие скамьи, они же полати. В уголочке камелёк. Потолок засыпали морской галькой, крышу покрыли толем и, как говорят плотники, зашили досками. Всё сделали добросовестнейшим образом, чтобы бушующие там ветры не сорвали кровлю.

Закончили работу. Затопили камелёк, и сырой дом сразу же заполнился паром. Выглядела в этот момент наша избушка как хорошая баня, но мы блаженствовали.

Постройка была трудом, и не лёгким, но история зимовки недолго хранила на своих скрижалях наши имена. Недавно я приобрёл книгу «Матшар» полярника А.Кузнецова, зимовавшего на той же станции через пять лет после нас. Кузнецов пишет, что посетили избушку, неизвестно когда и кем поставленную. Эта почётная безвестность доставила мне удовольствие и заставила возгордиться. Ведь среди строителей избушки был и я.

На первый взгляд наше строительство было забавой. Трудной игрой взрослых людей. Промысловых задач перед нами никто не ставил, для научных наблюдений в избушке не было ничего оборудовано. И всё же постройка её была делом весьма серьёзным. Во — первых, мы облегчили себе добычу свежего мяса — дело в условиях Арктики никогда не лишнее. Во — вторых, тридцатикилометровые походы до избушки давали очень нужную всем нам физическую разминку. Одним словом, мы создали себе нечто вроде однодневного дома отдыха, куда можно было отправиться в любой свободный день, на любое число дней, не приобретая никаких путёвок. Ну, а где вы найдёте место отдыха, откуда можно привезти домой такие редкие сувениры, как шкуры песцов и белых медведей?

Теперь ещё одна история, связанная с нашей избушкой. Однажды в полярную ночь мы втроём отправились на мыс Канкрин поохотиться. Довольно удачно всё у нас получилось. Убили нескольких медведей, а потом из — за чего — то повздорили. Произошло это, из — за какого — то пустяка, который при всём желании не могу сейчас вспомнить. Но помню, как, обидевшись на своих приятелей, я заявил, что уйду на станцию один. Сказал и сделал, не откладывая в долгий ящик. А дорога предстояла не близкая — примерно около тридцати километров, и стояла глухая полярная ночь.

Идти предстояло пешком. Как известно, снег в Арктике для лыж не очень — то годится. Ветер перегоняет его с места на место, перемалывает в песок и утрамбовывает настолько плотно, что нога на таком снегу не оставляет следа, а лыжи не желают скользить, даже если они смазаны по всей лыжной премудрости. Неудобен мой путь был ещё и потому, что очень часто попадались вмёрзшие льдины и знаменитые арктические заструги. В наших средних широтах это понятие неизвестно. В Арктике же заструги весьма заурядная, хотя и не очень — то удобная часть пейзажа. Они возникают, если ветер долго дует в одном направлении, превращая поверхность снега в застывшие волны, к тому же волны с козырьками. Вот и изволь прыгать по таким волнам высотой примерно в полметра. И пешком — то трудно, а на лыжах вообще невозможно.

Такова была дорога, по которой я направился домой, сделав это явно сгоряча. Стояла изумительная ночь. Тихо. Никакого ветра. Ни единого облачка. Полная луна. Звёзды выстроились в этой синеве, как на параде. Тёмно — синий небосклон, голубой снег, и я, единственная живая душа в ледяном царстве.

Шёл я, шёл и устал. Мне стало жарко, захотелось присесть и покурить. Напороться на медведей я не рассчитывал, но винтовка у меня была. Я поставил её рядом и принялся закуривать.

Как будто бы хорошо знакомая читателям заурядная процедура, но не торопитесь с выводами. В условиях Арктики она выглядела иначе, чем на московской улице. Дело в том, что шёл я в малице. Малица — одежда сугубо арктическая. Так называют длинную, чуть ли не до пола, меховую рубашку, к которой пришиты капюшон и рукавицы. Эту длинную рубашку приходится надевать через голову. Затем её надо подтянуть, подпоясать кушаком, после чего за пазуху можно положить курево и патроны и прочую мелочь.