Радужный город - [51]

Я проснулась внезапно, подхваченная этим ветром. Рядом на краешке кровати сидела Валентина Алексеевна.

— Сонечка! Прости, милая! Следователь пришел.

Я потрясла головой и потерла руками лицо. Но действие успокоительного не отпускало, оно, похоже, вошло в саму активную фазу.

— Да я… сейчас.

Проходя мимо зала, кивнула Анатолию Ивановичу, который расположился на диване и доставал бумаги из папки. Умывшись и расчесавшись, я надела чистую майку с медведями, чья вторая половинка уехала к бабушке с дедушкой в чемодане Абрикоса, и, заварив всем чаю, уселась в кресле. Варков же, пригубив ароматный напиток начал опрашивать Валентину Алексеевну.

То, что она рассказала, пробрало до костей. Ведь по дороге мы не говорили практически. Я слишком сильно переживала за то, что безумно устала и давно не водила, посему вцепилась в руль с круглыми глазами новичка. Разговоры бы меня отвлекали.

— Он сначала представился и вел себя спокойно. Все выспрашивал, есть ли у нас еще квартиры, дачи, гаражи. Но у нас ничего нет. Я так и сказала. А он… ударил по лицу и стал трясти, — старушка уткнулась в платок. — Кричал, что Дима где-то спрятал что-то, товар какой-то. Но сын возил продукты?! Я ничего не понимаю!

Я посмотрела на Варкова, тот закатил глаза, намекая на то, что пояснит позже.

— Валентина Алексеевна, а что вы скажите по поводу нападения в квартире Маргариты Николаевны? Помните что-нибудь?

Женщины покачала головой.

— Ничего. Ничего не помню. А что с Ритой? Соня не знает.

— Ей лучше. Она женщина… хм… сильная, — улыбнулся Варков.

Он продолжил разговор, а я, кое-как пообщавшись с родителями заплетающимся языком, начала клевать носом. Напряжение схлынуло, и то, что тут, с нами, сидел Варков, как-то успокаивало. Мир опять стал каким-то призрачным, голоса отдалились.

Когда в дверь позвонили, я еле поднялась с кресла, помотав головой в тщетных попытках стряхнуть сон. На пороге стоял Тропинин. Эффект дежавю — только Сережи не было. А так…

Те же снежинки на плечах черного пальто и темных волосах. Сделав шаг в прихожую, он замер, изучая меня. Кажется, мы оба плохо спали ночью, под глазами у него угадывались темные круги. А потом я задохнулась и серьезно задумалась о лунатизме. Его рука обвила меня за плечи и притянула к мужчине, прижимая голову к его плечу. Решила, что раз я сплю, то можно и возмущаться такой фамильярности и даже… обнять в ответ. А почему бы и нет? В конце концов, все равно проснусь, а так было теплее и уютнее. Ну и совсем я уверилась в своем бреде, когда он, чуть отстранив меня, скинул обувь, чем никогда не страдал и, приобняв за талию, повел в зал.

Варков блеснул глазами за тонкими стеклами очков, подвинулся, и Виталий Аркадьевич, скинув пальто в свободное кресло, уселся на диван рядом с ним, а я оказалась прижата к теплому боку Тропинина.

Таки мне начинал нравиться этот сон все больше!

Приложившись щекой к свитеру Тропинина, ощущая мягкость шерсти, я закрыла глаза. Это было так странно и непривычно, знать, что рядом кто-то сильный, мужчина, для которого ты не совсем чужая-прохожая.

Вот ведь накрыло, так накрыло!

Варков попросил подписать Валентину Алексеевну листы в нескольких местах. А потом заговорил Тропинин. Его голос журчал мягко, без нажима. А я сидела и думала, что как-то не хорошо, даже во сне, смущать пожилую уставшую женщину. Ведь я, вроде как, была за ее сыном замужем. А тут сижу перед ней, в обнимку с кем-то, кого сама едва знаю, он говорит какие-то важные вещи для нас с матерью Димы, смысл которых от меня ускользает, он принимает важные решения, и с ним не хочется спорить мне, по крайней мере. Я пыталась сконцентрироваться на его голосе. Но, как и во многих снах, не могла понять и слова. Может, мне снится, как он на итальянском говорит? Но другие персонажи морока все понимали. Вот Валентина Алексеевна всплеснула руками и заспорила. Вот Варков (от него я, правда, видела только ноги) сказал что-то ободряющее старушке. В тот момент мне подумалось, что я вот-вот приду в себя, но вместо этого провалилась в темноту, сладко заснув.

* * *

Когда я открыла глаза, было темно и тепло. Уютный плед мягко хранил мои сны, в них было много солнца и голубого неба. Ветра. Мне снился паром. Мы когда-то ходили на нем в Стокгольм из Питера с друзьями, превратив сие мероприятие больше в дружескую тусовку, благодаря неплохому алкоголю из дьюти фри и посиделкам, собственно, как и большинство пассажиров.

Утром, когда все еще спали по своим каютам, я вышла на палубу. Не спалось, а в телефоне имелось неплохое количество подходящей для созерцания и одиночества музыки. Темно-синяя вода поглощала рассветные лучи, приятный бриз трепал волосы. Сложно переливалась музыка в наушнике, унося в неизведанные дали.

Вот и во сне я стояла, исполненная покоя и какой-то удовлетворенности, только солнце, в отличие от настоящего, не двигалось ввысь. Оно зависло над горизонтом, насыщенным всеми красками живым огнем.

Спустив ноги с кровати в своей спальне, где я оказалась, причем, не помню как, решила пожурить Валентину Алексеевну, за то, что та не разбудила. В зале горел свет, и я направилась туда, пытаясь распутать свалявшиеся волосы. И заорала! Почти. Вовремя прикусив язык. В кресле, закинув ногу на ногу, сидел Леонид и приветственно махал мне пультом.