Радуйся, пока живой - [11]

Лева выгнал хомяка, напутствовав довольно грубыми словами.

Через день у него изувечили машину. Утром вышел на улицу, стоит любимый «Москвич» без всех четырех колес, с разбитыми стеклами и с выломанной панелью управления.

Еще через день, когда Лева возвращался с работы, его остановил парень лет двадцати, в камуфляже, с простецким курносым лицом и попросил сигаретку. Лева угостил его «Примой» (бросить курить не хватало сил, пришлось перейти на дешевку) — и парень, поблагодарив, вдруг подмигнул ему по-приятельски:

— Ну что, Левчик, будем меняться, да?

— На что меняться? — опешил Бирюков.

— Не дури, Левчик. Хату сдай. Клиент серьезный. Долго ждать не станет.

Лева, не задумываясь о последствиях, размахнулся и неумело врезал парню в ухо. То есть хотел врезать, но не попал. Парень перехватил его руку, подсек и свалил на асфальт. Тут же к нему откуда-то подлетел помощник, и они вдвоем минут пять пинали Леву ногами. Без азарта, больше для внушения. Уходя, парень, плюнув на него сверху, сказал:

— Последнее предупреждение. Одумайся, Левчик. Себе только навредишь, кому от этого польза?

Вечером, когда Лева, с заклеенными пластырем ссадинами, обсуждал с Марюткой происшествие, позвонил хомяк-комитетчик. На этот раз он не философствовал, говорил коротко и по-деловому.

— Лев Иванович, вы, по всей видимости, не совсем улавливаете серьезность положения. Повторяю, к вам обратились за небольшой услугой очень влиятельные люди. У вас нет выбора. Или вы уступите квартиру по доброй воле, с выгодой для себя, или ее отберут силой. Говорю откровенно, потому что вы мне симпатичны. В конце концов, вы же интеллигентный, образованный человек, зачем строить из себя пенька?

— Приезжай, подонок, оторву тебе уши!!! — Лева так заорал, что напугал робкую Марютку. На том конце провода комитетчик печально вздохнул.

— И что дальше, Лев Иванович? Если вы оторвете мне уши, это ровным счетом ничего не изменит. Найдутся другие, которые не будут так долго уговаривать.

Лева бросил трубку, посмотрел на притихшую, неулыбающуюся Марютку.

— Я боюсь, — прошептала она. — Давай сделаем, что они требуют.

— Что сделаем? Отдадим квартиру?

— Ну и пусть. Зато останемся живы.

Затем наступила пора, когда ее жалкие слова не показались Леве преувеличением. Он позвонил некоему Хариусову, имевшему отношение к министерству юстиции, давнему матушкиному знакомцу. Одно время, еще мальчиком, Лева именно в этом солидном обаятельном человеке предполагал своего несостоявшегося отца, впоследствии разуверился, но никогда не сомневался, что его мать и чернобрового жизнелюба Хариусова связывали более нежные отношения, чем они старались показать. Лева был не против, чтобы Хариусов оказался его отцом: основательный, с негромким, рассудительным голосом, всегда готовый помочь и советом и делом. Но чего не случилось, того не случилось, у Хариусова своя семья — еще до появления Левы на свет тот женился на материной подружке, которая родила мужу аж троих детей. Если что-то и было между матерью и Хариусовым, то все тайны она унесла в могилу.

Лева поддерживал с бывшим другом семьи добрые отношения, вернее, сам Хариусов не забывал позванивать три-четыре раза в год и справляться о его делах, но последний раз, как сейчас вспомнил Лева, они разговаривали больше года назад, когда Хариусов, сделавший приличную карьеру при Советах, ушел из министерства в какую-то частную юридическую фирму, как он тогда пошутил: попытался вписаться в рынок. Вписался или нет, Лева не знал. Судя по спокойному, чуть насмешливому, прежнему голосу, все-таки скорее был на плаву, чем утонул.

Грустную Левину повесть он выслушал молча, задал два-три наводящих вопроса, но с какими-либо советами медлил, что было вовсе на него непохоже. Потом спросил:

— Сам что думаешь? Не маленький поди.

— Не знаю… Они действительно могут отобрать квартиру?

Вопрос наивный даже для советского технаря. Хариусов хмуро ответил:

— Квартира — это пустяки, Левушка. Они могут отобрать у тебя жизнь.

— Вы серьезно?

— Куда уж серьезнее.

— Но есть же законы, есть прокуратура. Есть же государство, в конце концов. Я могу просто обратиться в милицию…

— Лучше этого не делать.

— А что делать?

— Надо потянуть время. Потом что-нибудь придумаем.

— Они же наседают.

— Все понимаю, Лева, но ничего не попишешь. Их власть… Давай вот что… Можешь оформить отпуск?

— Наверное.

— Оформляй отпуск… на месяц, на два, как можно дольше… и уезжайте с Машей. В деревню. Лучше на все лето. Я дам адрес. Там вас никто не найдет.

Лева поблагодарил за совет и сухо распрощался с Хариусовым. Он был так поражен непонятным малодушием, отступничеством человека, которого привык считать неуязвимым, что некоторое время сидел погруженный в прострацию, словно под воздействием наркотического укола. Рассудок подавал бессмысленные сигналы. Лева не верил в реальность происходящего. Неужели такое могло быть на самом деле? Каким-то людям, бандитам, приглянулась его квартира, его собственность, и они не таясь, внаглую, ничуть не сомневаясь в успехе, потребовали, чтобы он очистил помещение. Не страшный ли сон все это? И главное, не к кому обратиться за помощью. Тут Хариусов прав. Милиция, суд, прокуратура, все прочие государственные укрепы — ничего этого больше нет. То есть, разумеется, все эти учреждения существуют, активно функционируют, но, преображенные рынком, служат лишь тому, у кого много зеленых. Чтобы в этом убедиться, не надо даже выходить из дома, достаточно посмотреть телевизор.