Радуга просится в дом - [21]

Не было аплодисментов, только слышались прерывистые вздохи особо чувствительных душ, одобрительные приглушенные восклицания. Ни звуком, ни жестом люди не хотели мешать кумиру.

Жогин-Сатурновский прочел еще несколько стихотворений — их тоже не поняла Катя. Затем поэт сказал: «Благодарю, друзья! Мне с вами было хорошо». И, круто повернувшись, скрылся в коридоре подсобного помещения. Катя в первые минуты стояла в растерянности. Над ее головой раздался шум, крик… Катя тоже захлопала в ладоши, подалась вперед вместе с толпой, хлынувшей из магазина за поэтом. Но ее кто-то сильно потянул за руку. Она обернулась и увидела Вадима Петровича. Он тянул ее за руку на середину залы. Там стоял рыжий дядя с микрофоном и мотком шнура. Вадим Петрович, подведя к нему Катю, что-то долго говорил ему на ухо, затем подхватил девушку за талию и подтолкнул ее на ящики. Откуда-то ударили светом, к ящикам пододвинули магнитофон с крутящимися дисками, и дядя с рыжей бородой сунул под нос Кате сигарообразный микрофон. Катя, зажмурив глаза, ни на кого не глядя, проговорила заученный текст:

— Вельмишановшi москвичi! Я приехала в Москву i випадково потрапила на ваше свято.

Дальше по тексту, написанному Вадимом Петровичем, надо было сказать: «У нас на Украiнi, в колгocпi…», но Катя не хотела говорить неправду. Она заговорила своими словами:

— В гiрничому мiстечку, де я живу, також шанують поезiю, знають Жогша-Сатурновського та багатьох iнших сучасних радянських письменникiв. Наприклад, нещодавно у нас була проведена конференцiя по книзi вipшiв Михайла Чумака. Книга вийшла в Mocквi, перекладена на росiйську мову. Прекрасний переклад, товарищi. Його зробив Вадим Петрович Златогоров…

Катя заикнулась. На языке вертелись слова: «аромат», «колорит». Помнилось, как просил Вадим Петрович не забыть про них, но как раз эти-то слова она и не сказала.

Раздались аплодисменты. Микрофон исчез, и Вадим Петрович дернул ее за руку. Через минуту они были уже на улице. Вадим Петрович шагал веселый, потирая руки, говорил:

— Хорошо у тебя вышло: «Прекрасний переклад, товарный!» Сегодня по радио, на весь свет…

Вечером Катя сидела в кругу Златогоровых у включенного приемника. Передавали последние известия. О встрече поэта со своими читателями сказали в конце. Читали стихи Жогина-Сатурновского, потом чьи-то выступления, потом: «…девушка из украинского шахтерского города». Включили магнитофон. Катя услышала свой голос. И когда ее речь кончилась, а диктор перешел к сообщению других новостей, она сидела в полузабытьи, счастливо улыбалась. Взглянула на Вадима Петровича. Он опустил голову, смотрел в одну точку.

— Вы недовольны, Вадим Петрович?

Он не ответил. Майя взяла Катю за локоть, увела на балкон. Там сказала:

— Из твоей речи редактор вырезал какую-то фразу. Разве ты не заметила?

Нет, Катя этого не заметила. 

14

Если иметь музыкальный слух и к нему немного фантазии, то хорошую песнь можно услышать, стоя у окна в коридоре вагона. Темная ночь укрыла придорожные посадки и строения, спрятала от глаз поля, озера, леса и перелески. Только изредка мелькают огни автомашин, везущих на элеватор хлеб нового урожая, да телеграфные столбы бегут в темноте навстречу поезду. Вас качает, как в люльке: вы слышите песню. И не тот мерно повторяющийся стук колес на стыках рельс, а стройный хор звуков, мелодию, способную родиться только в движении, в вечном стремлении человека к переменам, к новым людям, неизведанным краям.

Стоит у окна вагона и слушает песню колес Павел Белов. Пассажиры спят; даже проводник перестал шаркать веником по ковровой дорожке, зашел в свое купе и, должно быть, сторожко задремал у столика. Не спится одному Белову. Он вообще мало спит с того дня, когда закончил полировать язык Горбенко и весь роман «Соловьиная балка», когда поставил последнюю точку и засобирался в Москву. Теперь же, приближаясь к столице, совсем потерял покой. Павел Николаевич походил на школьника, едущего поступать в институт. В том, что он сдаст экзамен, Белов не сомневался. Любченко, прочитал рукопись, сказал: «Це краща праця, нiж сам оригiнал». Павел Николаевич и сам как будто понимал, что улучшил, обогатил рукопись, особенно же язык героев. Если в оригинале встречались персонажи, говорившие авторским языком, то в русском варианте такого нет. Ярче, образнее заговорил главный герой романа шахтер Горбенко. Особенно же Белов много преуспел за последний месяц, после замечания Кати. Как же после этого не радоваться Павлу Николаевичу, как ему не сгорать от нетерпения услышать суд столичных знатоков и, в первую очередь, свояка Вадима.

В дом Златогоровых явился нежданно; нажал звонок, стоял у двери, слушая стук собственного сердца.

Наконец в дверях с разобранным ружьем и масленкой в руке показался Вадим Петрович.

— Павел? — сказал Златогоров.

— Не ждал?

— Ну проходи, проходи.

Они троекратно, по-мужски, обнялись. Потом их увидела Зинаида Николаевна; и тотчас поднялся шум, визг — из комнат выбежали Майя с Катей.

Сопровождаемый девушками, Павел Николаевич явился к Сергею. С ним он поздоровался сдержанно, словно со старым, хорошим знакомым, так, как если бы они не виделись всего лишь несколько дней и не усматривают во встрече ничего особенного. Из всех присутствующих одна только Катя заметила свет радости, озарившей лицо Сергея. Глаза его повлажнели, в них запрыгали светлячки. Не укрылась от бдительного взора Кати и подчеркнуто мужская сдержанность Павла Николаевича. Пожав Сергею руку, кивнув ему дружески, он сказал: