Радуга - [85]

Человек, похожий на трактирщика, — он и есть трактирщик, хотя сейчас не занимается своим делом, — переводит темные с желтыми крапинками глаза с одного партнера на другого и объявляет игру: трефы. Его зовут Лебейде, Карл Лебейде, он берлинец. Но его приятель, наборщик Паль, не дает ему выиграть эту партию. Серые глаза, светящиеся на плоской, точно сплюснутой физиономии Паля, то испытующе смотрят на Лебейде, то обращаются на собственные карты. Наконец он объявляет «гранд», большую игру, для которой нужно иметь хорошие карты, по возможности тузы и несколько валетов. Если проиграть «гранд», теряешь внушительную сумму. Карл Лебейде тотчас же сдался, он пасует, как выражаются любители ската. За ним сдается и еще один — у этого с верхней губы свисают густые рыжеватые усы, а над глазами лохматятся такие же брови. Это Шамес, металлист-формовщик, а в прошлом пекарь; как истый еврей, он не особенно задирист. Шамес, разумеется, не занимается сейчас своей профессией.

Молодой рабочий Пршигула, которого все в жизни забавляет и радует, прислонился к столу и, полураскрыв рот, пристально разглядывает карты своего приятеля Шамеса. Пятый, не то ученый, не то конторщик по виду, даже привстал, чтобы лучше видеть. Ему разрешается заглянуть в карты при условии, что он будет держать язык за зубами. От четырех остальных он отличается более хрупким сложением, более развитым лбом, более нежными руками и в особенности короткой блестящей черной бородой, покрывающей подбородок и даже щеки, — отметина, по которой его можно узнать издалека. Он тоже в данное время не занимается своей профессией; но зато он научился кое-чему новому, например игре в скат.

Наборщик Паль проиграет эту игру, он будет злиться и отчаянно ругаться. Но так как Лебейде и по части ругани заткнет его за пояс, то можно не дожидаться конца и заняться собой, тем личным, что ты носишь в себе или покинул дома.

Да, он найдет тенистое местечко у барака и напишет жене. Его зовут Бертин, Вернер Бертин, он образованный человек и даже был писателем, раньше чем явился сюда. Он поднимает голову, вытягивает руки, глубоко вдыхает воздух, который особенно чистой струей притекает с запада и несет с собой какие-то звуки. За грядой холмов, по-видимому, расстилается море, слышен шум прибоя, волны бьются о крутой берег, они бушуют, грохочут, гудят, гремят. Рыбакам сегодня вечером нельзя выйти в море, шторм, видно, разгулялся вовсю. Если хорошенько прислушаться, в вое волн чудится металлический звук.

— Ну и катавасия, — говорит чернобородый. — Бедные люди!

И уходит, качая головой.

Четверо оставшихся ничего не говорят. Они уже привыкли к доносящемуся издалека грохоту и к тому, что у бородатого вырываются слова сострадания. Ибо этот барак и деревянные столы находятся не у моря, а в самом сердце Франции. Гряда холмов на западе называется Копским лесом, а долина лежит на подступе к Вердену. Далекий гром — это гул снарядов, взрывы артиллерийского боя вокруг Дуомона. С конца февраля колонны немецких войск катятся на Верден. Вот почему пятеро одинаково одетых людей носят смешную полевую бескозырку с черно-бело-красной или черно-белой кокардой; это солдаты-нестроевики, землекопы, и все они уже пятнадцать месяцев несут здесь службу без надежды на продвижение или на смену. Они прикомандированы к тяжелой артиллерии, строят батареи, прокладывают дороги, грузят боеприпасы.

А наборщик Паль и в самом деле проиграл. Карл Лебейде при поддержке молчаливого пекаря Шамеса выманил у него тузы, а сам держал про запас двух валетов. Это стоит Палю нескольких пфеннигов из скудного «жалованья». Беспечно переносить проигрыш он не умеет. И вот он сидит, широкий и малорослый, почти горбатый, со сплюснутым, в морщинах носом, и, вместо того чтобы тасовать карты, бранит чернобородого, этого болельщика (этого еврея, думает он, но не говорит вслух), принесшего ему несчастье.

— Долой болельщиков, — говорит Паль, и приятели смеются над сварливым парнем.

— Что ж тут плохого? — вставляет батрак Пршигула. — Я ведь тоже болельщик.

Но Паль, которого царапнуло чувство стыда за свою невысказанную мысль, находит и такие мотивы, которых он не стыдится. Нет, говорит он, Пршигула тут ни при чем. Он дурень, а дурни, как известно, приносят счастье. Ну, а Бертин бородат и болтлив, как школьный учитель, а вот такие и спугивают удачу. Но Карл Лебейде, большой приятель Паля, по особым причинам весьма его уважающий, видит его насквозь. Конечно, образованные люди приносят несчастье, поправляет он Паля, но евреи, как известно, приносят счастье, и поэтому, думается, что-то другое оказало плохое влияние на палевский «гранд».

— А в конце концов, — говорит Лебейде, дружески толкая в бок Пршигулу, — козлом отпущения оказался ты.

Паль перетасовал карты и сдал их. Шамесу так повезло, что он с нетерпением ждет игры. Тем более, что начатый разговор ему не по душе. С Бертином его связывает общее происхождение и религия, а с Пршигулой — работа и дружба. Шамес — верный защитник Пршигулы, а Пршигула неизменно веселый помощник Шамеса. Шамес — превосходный рабочий, большой умелец, физически сильный человек; но из-за плоскостопия он кажется неуклюжим, обувь его — самого большого размера во всей роте. По сравнению с ним Пршигула быстр, как гончая; если бы не он, Шамес всегда получал бы последним свой ужин, письма и табачный паек. Они друг друга дополняют, друг друга поддразнивают и друг друга поддерживают; такие разные, они все же являют собой пример непритязательной дружбы. Шамес заявляет, что когда его партнеры наконец перестанут чесать языки, то и у него найдется что сказать, и огромными пальцами торжественно выкладывает на стол свои карты: семерки, восьмерки, девятки, и среди них затесалась одинокая дама. Ибо игра в скат — справедливая игра, она дает тому, кто получил плохие карты, возможность выиграть.