Радуга - [80]

Этот Гайгеланг был сущим вредителем, он нападал на беззащитных, грабил доверявших ему людей, приносил огорчения вместо обещанной пользы, и все это вполне сознательно. И должен же он был в конце концов наткнуться на человека, который отплатил ему за все прежние плутни и притом неразменной монетой.

Отто Мюльгакер, широкоплечий мужчина с мрачным взглядом, был в глубоком огорчении. После войны у него от левой руки остался обрубок, на котором лазаретные врачи искусно укрепили так называемый протез — стержень с крючками, пригодный для всяческих работ. То была память о ручной гранате, которую после упорных, жестоких боев и перебежек от воронки к воронке в болотистой местности фландрского фронта швырнул под ноги ему и двум его товарищам приземистый бретонец.

В свое время Мюльгакер, рискуя попасть в тюрьму и обманывая английскую пограничную охрану плавной голландской речью, с большим трудом пробивался из Бразилии в Германию, ибо не хотел покинуть в беде родину, боровшуюся за свое существование. Когда же он натянул на себя серый мундир и узнал, чем пахнет война, его прекрасные, благородные порывы подверглись суровым испытаниям и, разочаровавшись, он глубоко раскаялся в своем решении.

Прусский солдафон и на войне сумел показать свой волчий оскал. И только дружба с товарищами по судьбе, с такими же людьми, как он сам, была возмещением за поруганную справедливость, за грубое непонимание того, что человек, которому ежедневно приходится лежать под пулеметным огнем, по приказу подниматься в атаку, а ночью из своей траншеи перепрыгивать во вражескую, — что такой человек заслуживает уважения. Претерпев всяческие превратности судьбы и отлежав много месяцев на госпитальной койке, Отто Мюльгакер постепенно научился обходиться с помощью одной руки. После упорной борьбы за получение работы, после кошмара инфляции ему удалось наконец вернуть свой капитал, оставленный в Бразилии у надежных друзей; и теперь он мечтал лишь о маленьком домике с садом; там, на досуге, покончив с обязанностями скромного чиновника пароходной компании, где пригодилось его знание Южной Америки и нескольких языков, он станет прививать яблони, груши и прекрасные розы. Наш Гайгеланг сумел вкрасться к нему в доверие, когда товарищество «Сверчок на печи», в духе времени сокращенно называвшееся «Эс-эн-пэ», приобретало участки уже в другой местности, ставя там на сходных условиях дачные домики и обязывая разбивать сады. У «Эс-эн-пэ» нашлось бы немало оснований предостеречь клиентов от г-на Гайгеланга, но этот садовник Гайгеланг ухитрился зарекомендовать себя как политический единомышленник членов «Эс-эн-пэ», произнося речи в одной из ее секций и выдавая себя за жертву клеветы партийных врагов. В тогдашней Германии партийная принадлежность уже являлась более веской рекомендацией, чем знание дела и личные способности. Под гладкой поверхностью господствующего государственного единства трещины и расселины, которым предстояло в будущем стать непроходимыми пропастями, уже разделяли народ. Поэтому, хотя и с известным недоверием, длинноносого человека с круглыми глазами оставили в покое.

Сперва Отто Мюльгакеру не очень понравился этот садовник Гайгеланг с его вычурным многословием и суетливостью; но военные замашки, манера держать себя запросто, как равный с равным, прельстили Мюльгакера. Со временем, но слишком поздно, и он узнал от осведомленных соседей, почему многие его посадки плохо принялись и имеют жалкий вид по сравнению с соседскими. Гайгеланг объяснял это скудными дождями и тем, что Мюльгакер недостаточно поливает тощую почву Бранденбургской марки. Но под конец Мюльгакер понял (а в фруктовых деревьях он чуть-чуть смыслил, хотя после плодородной бразильской земли плохо разбирался в том, что необходимо здесь для развития растений), так вот, он понял, что его обманули, бессовестно и бесстыдно провели, отняв у него тяжким трудом заработанные миль-рейсы, которые вернулись к нему по океанским волнам лишь после длительных мытарств и благодаря благожелательности бразильских друзей. Многие немцы в таком же положении, как и он, утратили надежду получить возмещение от государства, проведя немало горьких часов, месяцев и лет в хлопотах и ходатайствах, обивая пороги враждебных республике канцелярий. Ярость, горячая, накипающая, охватила новосела Мюльгакера, когда после всех разочарований он узнал, к какому негодяю попался на удочку. Он думал о том, как противно и мерзко жить в стране, где преданность и верность оскверняются подобными хищниками, где честной солдатской дружбой пользуются для низменного вымогательства, а хилые корни растений получают вместо удобрений губительный конский навоз. Попался бы ему такой негодяй там, за океаном, где-нибудь в пригороде Рио, а не здесь в Берлине! Там бы Мюльгакер сразу нашел повод накинуться с садовым ножом на атакуй собаку к бросить мерзавца в ров на съедение мошкаре и тропической лихорадке, а он уж наверняка схватил бы ее. Но затем Отто Мюльгакер успокоился. От мысли обратиться в суд он отказался, после того как один из соседей, смеясь, отсоветовал ему подавать жалобу на Гайгеланга. Толку будет не больше, чем жаловаться на луну, а хлопот не оберешься. Этот Гайгеланг — старый знакомый правосудия; его посадят, затем снова выпустят — и все. Нет, Мюльгакер не хотел, чтобы Гайгеланг так дешево отделался. Недолго поразмыслив, он усмехнулся своей обычной угрюмой усмешкой: уж он его проучит, этого мошенника, этого алчного пса! Принцип «каждый за себя» уже расшатывал разоренную войной германскую цивилизацию.