Радости Рая - [4]

Тот самый единственный и первый мой посланец, супермен Акимка, который опередил всех и отправился по дорогам острова La Gomera осваивать его райские уголки, вряд ли что-нибудь знал обо мне, поэтому наверняка не испытывал никакого чувства благодарности относительно моих стараний и мужского усердия. Не знаю, как для него, но для меня четыре раза, не выходя из женщины, — это было подвигом, почти запредельным. Наверное, такое оказалось возможным благодаря серебряной коже девчоночки, удачному наклону ее точеной фигурки, опершейся руками о ствол канарской сосны, и тем движениям ловкого тела, какие воспроизводила прыгающая на волнах ладья. Увы, такова судьба всякой военной кампании, и таково настроение всякой армии, разбредающейся пешком в разные стороны после окончательного и полного поражения. Куда им деваться и на что надеяться? Воинство, предназначенное тому, чтобы не достигнуть своей цели. Солдаты, прекрасно экипированные и отлично выученные — брошены своим полководцем посреди соляной пустыни. Без объяснений, даже без утешительных слов о выполненном до конца воинском долге, о доблестной верности присяге, — и даже без лживых обещаний скорого реванша. Куда бредет каждый солдат проигравшей войну армии? Чего он хочет теперь? Больше всего хочет вернуться на свою родину. А где она и что с нею сталось?

Мысленно пожелав каждому из них благополучного возвращения туда, не знаю куда, я преодолел в сердце своем глубокую грусть, вновь протянул руку своей серебряной подружке, которая уже перекинула через плечо лямку кожаной торбы с грибами. И мы, тотчас забыв о том, что вместе только что пресотворили, весело поскакали вниз, ко дну ущелья, где ожидал нас упавший со скалы мой охотничий трофей.

Совершив священный акт обильного спермотворения — пожалуй, первейшего удовольствия в эпоху эолита, мы с Серебряной Тосико вскоре приступили ко второму по значимости райских приоритетов жизненному действию. Мы приступили к еде, к принятию пищи, к совершению трапезы, к пожиранию жареного мяса — еще к одному сакральному акту, непосредственно связанному с высшими ценностями земного рая на заре человечества. И поедание мяса, будь то седло муфлонье, грудка фазанья, фрикасе кроличье или хорошо прожаренное плечо дружка из племени серебряных людей, который попался на ночном воровстве чужих женщин, так как своих не хватало, — мясное ядение выражало радость по поводу того, что ты сеешь семена в женщин, словно в землю, а из этих семян рождаются дети, которые бегут дальше по земле. И они тоже начинают сеять, и принимать посев — и таким макаром много — неисчислимо сколько — появляется на свете твоих сеянцев. И они, произведенные все одним-единственным способом, принимают столько обличий и телесных конфигураций, что становится и весело, и приятно, и удивительно радостно.

Рогатые и безрогие на четырех ногах, безногие и безрогие об одном хвосте, раздвоенном на кончике, круглые с иголками на спине, длинные, словно бревна с шишками на носу. Весь этот народ земной, содеянный по одному и тому же способу, был родственным меж собой и поэтому вполне пригодным для изъявления самых пылких чувств любви и приязни друг к другу. А что могло быть более искренним в проявлении любви того золотого века (название которому эолит), чем секс и мясная еда? Ведь семяпроизводство на заре человечества уже было налажено превосходно, высшие научные инстанции приоритетных сопредельных миров создали в блаженную пору Эоцена великолепные Академии жизни, откуда рассылались разработки по устройству райского бытия на земле. По единому проекту встроили в яйца самцов и в семенники рыб столь мощные фабрики для выработки спермы, что сверхгарантия на райское обывательство на земле, столь страстно желаемое квантовыми малышами, была вполне обеспечена. Но что-то все же было рассчитано неверно или не сработало. Райское бытие не наладилось на земле.

Мы с Серебряной Тосико наелись до отвалу мяса нашего брата, муфлона Берендея, затем разлеглись на мягком мху по разные стороны догорающего костра, имя которому я в сумеречном своем сознании успел определить — Александр. Защитник, значит. После вкушения двух высших радостей рая, да в таких чудовищных порциях, меня подхватил могучий поток сна, и я сразу же в нем утонул, беспечно понадеявшись на защиту Александра. И больше уже на просторах золотого века я не просыпался. Потому что во время моего сна вблизи костра Александра и серебряной девчонки Тосико на меня напали ее братья — серебряные, лесные выползки, и долбанули по затылку кремниевым эолитом, продолговатым белым камнем, привязанным к концу палки. Такими орудиями уже пользовались мужики и в моем племени, но это были те незадачливые охотники, которые так и не научились честно стрелять из руки и с одного выстрела валить дичь на землю. Так что пришлось им стать выползками, чтобы подкрадываться к зверю вплотную, без пяти шагов добыча, время, за которое дичь не успеет спохватиться и оторваться прочь, крутя хвостом и выбрасывая из-под него продукт испуганного распада. А не успев удрать, зверь вынужден был принять на себя тупые удары камней по голове, привязанных к палке, удары, усиленные за счет длины этой палки.