Радиус взрыва неизвестен - [26]
— Едешь?
— Как видишь, — хмуро ответил Чащин.
— Катером или автобусом?
— Катером.
— А я заказал билеты на автобус. Терпеть не могу моря, укачивает.
— А ты-то тут при чем? Меня не укачивает.
— Подожди, еще укачает. По себе знаю.
— Что ты меня пугаешь? Тебя это не касается.
— Как это не касается? — с обидой спросил Гущин. — Я же с тобой еду.
— Со мной? — Чащин выпрямился над чемоданом, растеряв от изумления все слова.
Гущин смотрел с досадой.
— Чему ты удивляешься? Не могу же я тебя бросить одного. Ты же там утонешь, как кутенок. Море шутить не любит, а рыбаки — народ суровый…
— Но как же… Или Коночкин дознался?
— До чего он дознался? Распустил перья, как павлин, и любуется собой, — хорош ли жених? Он и не хотел меня отпускать. Но от меня отделаться трудно! — Тут Гущин на мгновение приобрел свой обычный бодрый вид, но сразу скис. — Одним словом, отпустил. И на черта он послал тебя в Камыш-Бурун? То ли дело суша! Поехали бы мы с тобой к кукурузоводам или на табачную плантацию, вот было бы славно! А то — море! Там и снимать-то скучно. Тебя тошнит, а ты снимай. Я это море видеть не могу иначе как с берега…
Он еще долго бы распинался, но Чащин, наконец, понял, на какую жертву пошел ради него приятель, и, хлопнув его по спине так, что тот поежился, воскликнул:
— Это же замечательно! Вдвоем-то мы не пропадем!
— Ты, конечно, не пропадешь, — язвительно заметил Гущин, — а вот меня, наверно, похоронят по морскому обычаю: привяжут тело к колосникам, к ногам — обломок якоря и спустят раба божьего в морскую пучину…
— Так чего же ты вмешиваешься в эту игру? — с досадой сказал Чащин.
— А что ты один сделаешь? Так-то, если я жив останусь, у тебя хоть один свидетель будет, что ты все делал правильно, когда Коночкин новый приказ писать станет. А на этот раз он решил, видно, не выговор вкатить, а волчий билет. Чтобы тебе неповадно было на его будущего родственника нападать.
Чащин промолчал. Такое самопожертвование товарища было выше всяких слов. Гущин, вздыхая, заполз под кровать и принялся собирать свои пожитки. Собрав их и сунув в чемодан черный мешок для перезарядки кассет, он жалобно попросил:
— Поедем все-таки автобусом? Как ни считай, на несколько шансов больше, что останемся живы.
— Хорошо, хорошо, поедем автобусом, — согласился Чащин.
Выйдя из гостиницы, оба, как по команде, оглянулись и посмотрели на окна второго этажа. Чащину показалось, что в заветном окне, к которому он уже успел мысленно приставить пожарную лестницу, чтобы спасти в случае беды Виолу, что-то мелькнуло: то ли девичье лицо, то ли тонкая рука с платком. Однако ничего за этим не последовало. Гущин недружелюбно сказал:
— Еще один претендент на мое счастье! Думаешь, она по тебе плачет? Как же, держи карман шире!
Тут створки окна распахнулись, и величественная фигура Трофима Семеновича показалась в проеме. Он зевнул, не спеша остановил орлиный взгляд на наших рыцарях и произнес глубоким басом:
— Отправляетесь? Ну-ну!.. Счастливого пути! Десять футов воды под киль!
Чащин ожесточенно сплюнул под ноги, а Гущин, изысканно поклонился в сторону окна, весело сказал:
— Со мной он не пропадет, Трофим Семенович!
Окно с треском захлопнулось, и лицо Гущина сразу изменилось: оно вытянулось, пожелтело, словно фоторепортера уже трепал страшный шторм.
В Камыш-Бурун они прибыли к обеду следующего дня. Когда Чащин выволок Михаила из машины и положил на колючую траву у дороги, из чайной, напротив которой остановился автобус, вышло человек двадцать рыбаков. Среди них были молдаване, носившие в эту страшную жару такие высокие смушковые шапки, что длинная тулья падала на спину, прокопченные греки в цветных платках на голове, украинцы в вышитых рубахах и постолах, несколько русских и два или три аджарца в чохах и мягких сапогах. Все говорили по-русски, чтобы понять друг друга.
Два рыбака остановились рядом с приезжими, разглядывая Гущина.
— Дохлая акула! — сказал один из них, крючконосый, черный, похожий на заядлого морского пирата и, по-видимому, именно для усиления этого сходства повязавший голову цветным платком.
— Ничего ты не понимаешь, Максимиади, — сказал другой. — Он просто притворяется рыбой, а на самом деле это пьяница.
— Нет, он нырял на дно и увидел там морского черта…
Так они стояли, рассуждая о Гущине, а Федор махал над его головой пыльной шляпой. Пыль сыпалась, как мука, пока, наконец, не попала в нос. Гущин чихнул, вздохнул и открыл глаза.
— Оно смотрит! — предупредил один из зрителей. — Берегитесь, может, оно кусается?
Двое других сделали вид, что отскакивают в сторону. Остальные засмеялись.
Чашину надоели эти шутки.
— Вы бы лучше помогли мне пристроить его куда-нибудь, — сердито сказал он. — Когда он поправится, станет снимать вас для газеты.
Эта короткая информация произвела самое неожиданное действие. Толпа расступилась и мгновенно растаяла. Остался только рыбак, похожий на пирата, который утверждал, что Гущин превратился в акулу.
— В чем дело? — спросил Чащин.
— План не выполнили, — коротко сказал рыбак и помог Чащину поставить приятеля на ноги. — Ехали автобусом? Так вам и надо! На этом все новички попадаются. Мы-то знаем, как наш ошосдор заботится о дорогах, поэтому и ходим морем.
