Ради милости короля - [137]

Гуон сверкнул глазами, его челюсть шевелилась, как будто он жевал слова, которые не мог выплюнуть. Схватив свой кубок с вином, он швырнул его в лицо Роджеру и выбежал из комнаты, по дороге перевернув столик писца и припечатав слугу к стене. Два сопровождавших его рыцаря поспешно отправились следом. Роджер остановил своих людей умиротворяющим взмахом ладони. Кто-то протянул ему салфетку, и Роджер вытер лицо и шею. Писец и один из рыцарей Роджера подняли столик и разбросанные письменные принадлежности.

– Закройте дверь, – тихо сказал Роджер Анкетилю и посмотрел на Уилла, мясистое лицо которого выглядело потрясенным. – Или вы тоже уходите?

– Нет, милорд, – покачал головой Уилл. – Зачем? Брат думал, будто я последую за ним… Возможно, я и сам так думал, но этим мы ничего не добьемся, только обменяемся оскорблениями, а мы не для того здесь собрались.

Ноздри Роджера наполнил запах вина, металлический, почти как у крови. Вино покрывало его одежду, кожу, волосы. Он снова сел, когда Анкетиль с величайшей осторожностью закрыл дверь.

– Я никого не оскорблял.

– Мой брат явно считает два рыцарских надела оскорблением, – спокойно посмотрел на него Уилл.

– Что бы я ему ни предложил, он сочтет это оскорблением. – Роджер пожал плечами и задумался о своем младшем единокровном брате.

Их разделяло десять лет и пропасть семейных раздоров. Роджер всегда считал его не более чем тенью Гуона. С другой стороны, легко не заметить рулон тусклой ткани в глубине лавки торговца, но тусклая не значит некрасивая или непрочная. Порой совсем наоборот.

– Мне больше нечего предложить, – сказал он. – У Гуона нет сыновей, а мне нужно обеспечить пятерых и выделить приданое трем дочерям. Пока его угрозы лишь пустое бахвальство. И я не дам ему возможности сделать их чем-то большим.

Уилл снял приставшую нитку с манжеты.

– Между нами нет особой любви, равно как и между вами и нашей матерью, но, если бы вы предложили кое-что еще, нам было бы легче прийти к компромиссу.

– Например?

– Мой брат хочет устраивать в Банджи ярмарки и собирать дань с торговцев. Вы могли бы воспользоваться своим влиянием, чтобы его желание обошлось не слишком дорого. Вы также могли бы проследить, чтобы ему время от времени перепадало от королевских щедрот.

Роджер испытал удивление, смешанное с новым уважением к этому тусклому одутловатому брату.

– А вам какая польза от этого?

Уилл встал и расправил складки на котте:

– Мой брат не женат. У него были любовницы, но ни одна не понесла. Я его наследник, у меня есть жена и маленький сын. Когда-нибудь, рано или поздно, его земли и разрешение устраивать ярмарки перейдут к моему сыну… Я не столь горд и желчен, как мой брат, равно как и не столь честолюбив. Зачем мне половина графства? – Он невесело улыбнулся Роджеру. – Зачем я половине графства?

Роджер невольно улыбнулся в ответ и испытал странное чувство, оценив остроумие того, кого считал врагом большую часть жизни.

– Да, – произнес он. – Полагаю, я могу исполнить вашу просьбу.

– Полагаете или готовы связать себя обязательством?

Улыбка Роджера стала шире.

– Согласен, – ответил он. – Перед присутствующими здесь свидетелями, вашими и моими, я согласен.

– И вы возьмете моего сына в свой отряд, когда он подрастет? – слегка смутился Уилл. – Сам я не карьерист, но хочу, чтобы мой сын преуспел, насколько позволят обстоятельства.

– Возьму, – кивнул Роджер. – Он будет рыцарем.

Скрепив договор, они с Уиллом вместе покинули гостевой дом. Вокруг звенело птичье пение, солнце пригревало. Бок о бок они вступили в часовню, прошли по нефу, пересекли хор и оказались перед могилой отца.

Роджер поморщился, глядя на резные цветочные узоры и очертания креста посреди могильной плиты.

– Наши с отцом кости и прах будут едины, как никогда не была наша плоть, – произнес он.

Уиллу, похоже, тоже было не по себе.

– Не правда ли, странно? Мы с Гуоном были рядом с ним в жизни, но похоронят нас порознь.

– Полагаю, не так уж и важно, где мы будем спать в ожидании Судного дня, лишь бы это была освященная земля.

– Знаете, – покосился на него Уилл, – отец всегда питал к вам слабость.

– Он ненавидел меня, – покачал головой Роджер.

– Он не любил вас, признаю, но он никого не любил. Он уважал вас, даже если не признавал и не показывал этого.

– Сомневаюсь, – выдохнул через нос Роджер. – Он без конца требовал, чтобы я что-то сделал, а после наказывал за неудачи.

– Возможно, но с нами было так же. Отец верил, что это закалит нас. Но мы с Гуоном повиновались его воле, не бунтовали и не стояли за себя. Вы покинули его, вы сражались с ним на поле боя и победили. Вы проложили собственный путь, и это склонило чашу весов в вашу пользу. Вы доказали ему, что сильнее всех нас и достойны унаследовать графство. Раньше я этого не понимал, просто считал его несправедливым старым мерзавцем, но он знал, что делает.

Роджер еще раз посмотрел на могилу отца, и внезапно в нем забрезжило понимание, едва уловимое, как перемена угла, под которым солнце освещало вершину плиты. Он по-прежнему не любил отца, но Уилл помог увидеть старого графа с другой стороны. К тому же его было проще пожалеть теперь, когда он давно упокоился в могиле. Раны затягиваются, даже если оставляют шрамы. Опустившись на колени, Роджер с невольным почтением коснулся лбом края могилы, и с его плеч словно упал груз.