Ради милости короля - [131]

Ида редко бывала в Солсбери. Изначально дворец был выстроен для бывшего епископа епархии, правившего, подобно принцу. Позже королева Алиенора провела в нем долгие годы заключения, и он, хоть и служил оборонительным целям, был больше жилищем, чем крепостью. Комнаты и прочие помещения поражали роскошью. Ида восхищалась драпировками, вышитыми подушками и стеклянными бокалами, вино в которых сияло чистым, ясным рубином.

Ее сын усадил девочку-жену в кресло рядом с собой и со всей воспитанностью и учтивостью проследил, чтобы с ней обращались как с королевой.

Свадебный пир протекал благопристойно. Никому не позволяли напиться и всем дали понять, что неприличные разговоры, обычно сопровождающие подобные празднества, недопустимы. Однако недостатка в развлечениях и увеселениях не было. Пригласили труппу жонглеров и лучших музыкантов. Еда была восхитительной, а вино либо сухим и тонким, либо сладким и искристым, и ни капли помоев, ставших позором королевского стола при прославленном отце Длинного Меча. В зале и дворе устроили танцы и игры для взрослых и детей. Все шло как положено и было продумано до мелочей.

С задумчивым видом Роджер поделился с Идой куском пирога на розовой воде.

– Жаль, что я не распланировал так же хорошо нашу свадьбу, – произнес он. – Помните, как напился епископ?

– Все было чудесно, – улыбнулась Ида, прижавшись к мужу бедром. – А после мы провели брачную ночь.

– Да.

Роджер ответил на ее пожатие и покачал головой, когда Длинный Меч, прежде чем изящно пригубить вино, торжественно произнес перед гостями тост, воздев свадебный кубок.

– Знаете, – пробормотал Роджер, подняв собственный кубок, – он напоминает не столько придворного, сколько короля в окружении таковых.

Ида толкнула мужа в знак протеста:

– Уильям гордится тем, что обрел собственное графство, дом и титул, – только и всего. Посмотрите, как любезен он с Элой. Оцените, как тщательно он продумал празднества.

– Несомненно, ему следует отдать должное, но подозреваю, он заботится не столько о ней, сколько о себе. Ему нравится пышность и широкие жесты – это часть его характера или, возможно, воспитания.

– Что плохого в хороших манерах и предупредительности? – резко спросила Ида.

– Ничего, и его манеры изысканны и точны, – ответил Роджер. – Но мужчина должен знать, когда держаться в рамках и когда выходить за них. Уильям прекрасно все устроил и провел, и в этом нет ничего плохого, пока ваш сын помнит, что он не принц, хотя и рожден от короля. – Роджер бросил на жену долгий взгляд и смягчил тон. – Я говорю то, что думаю. Вы по праву гордитесь им, и это знаменательный день.

– Я хочу, чтобы он завоевал признание, – произнесла Ида. – Не прозябал в чужой тени.

– Так и будет. У него есть все необходимое для этого.

Роджер не добавил, что Уильям всегда будет в тени своей королевской родни, – это было бы жестоко. Взгляды, которыми обменялись Длинный Меч и Гуго, не прошли мимо его внимания, и он понял, что можно ожидать неприятностей. С девочками и остальными мальчиками было проще. Младшие мальчики не бросали вызов Длинному Мечу, он мог разыгрывать принца, и никто не возражал. Девочки, как и положено женщинам, симпатизировали ему, поскольку он был их братом и их слепил его блеск, манеры и королевская кровь в жилах. Но Гуго был старше и не настолько доверчив, а это вело к соперничеству.

Его размышления прервал Гамедин де Варенн, граф Суррей, дядя Длинного Меча и лорд Касл-Акра, что к северо-западу от Фрамлингема. Между переменами блюд граф посетил один из писсуаров, установленных на стенах коридора, и на обратном пути задержался поговорить с Роджером, прислонившись бедром к столу и скрестив руки на груди.

– Мой посыльный только что доставил интересную новость, – пробормотал он, пристально взглянув на Роджера.

Когда-то волосы де Варенна были такими же, как у его единокровного брата, короля Генриха, и хотя изрядно поседели, только брови и ресницы сохранили цвет жнивья.

Роджер изобразил заинтересованность, но остался сидеть, выжидая.

– Добрый епископ Илийский преставился, упокой Господь его душу. Мы остались без канцлера, – набожно перекрестился Гамелин, но впечатление подпортил сардонический блеск в его глазах.

Роджер тоже перекрестился.

– Да отпустит Господь его грехи, – произнес он, борясь с неподобающим желанием усмехнуться, ведь истинному христианину положено испытывать сочувствие. Кроме того, смерть Лонгчампа еще не означала, что дела пойдут на лад. Ричард нуждается в деньгах, и, кого бы он ни назначил на место канцлера, преемник будет искушен в обгладывании людей до костей. – Кто его сменит?

– На посту епископа Илийского? – задумчиво поджал губы Гамелин. – По слухам, Юстас Солсберийский.

Он взглянул на седовласого прелата, сидевшего дальше у стола и облаченного в роскошное синее одеяние, расшитое золотом.

Роджер на мгновение удивился. Юстас был скромным, толковым и малозаметным священником, надежным и достойным доверия, но обладал менее сильным характером, чем Уильям Лонгчамп. По традиции со званием канцлера было связано епископство Илийское, и Роджеру всегда казалось, что Юстас Солсберийский не обладает должным темпераментом и способностями, чтобы взяться за подобную задачу.