Рабочий и колхозница - [2]

Архитектура Иофана представляет собой цельный и, главное, образный сплав разнородных тенденций и истоков. Это была архитектура эмоциональная, динамичная, устремленная вперед и вверх, построенная на достаточно привычных, хорошо воспринимаемых пропорциях и сочетаниях масс и объемов, вместе с тем выразительно использующая прямолинейность, четкую геометричность конструктивизма, да и к тому же еще в сочетании с фигуративной пластикой и отдельными классическими деталями — профилированными тягами, картушами, пилонами и т. д. Причем классические мотивы часто нарочито упрощались, а от архитектуры 1920-х годов брался лаконизм и структурная ясность целого. Все это позволяло Б. М. Иофану, как считает А. В. Рябушин, создать «свой ордер, свой порядок построения и развития архитектурных форм, крупномасштабность и сочная пластика которых сочетались с филигранной профилировкой вертикально устремленных членений».

Для нашей темы наибольший интерес представляет отношение Иофана к синтезу архитектуры со скульптурой. Первоначально в первых конкурсных проектах Дворца Советов (1931) Иофан использовал скульптуру в здании достаточно традиционно — если не в виде атлантов и кариатид, то, во всяком случае, в целях скорее декоративных. Это были рельефы и отдельные группы па пилонах. Собственно же содержательная скульптура, несущая главную идейную нагрузку, устанавливалась рядом, но отдельно от здания, в виде специального монумента или памятника. Так, в первом конкурсном проекте Дворца Советов предполагалось поставить два отдельных объема основных залов для заседаний Верховного Совета и различных торжественных собраний, а между ними помещалась башня, увенчанная скульптурой рабочего, держащего факел. Но а этот же конкурс бывший учитель Иофана итальянский рхитектор Армандо Бразини представил проект, где предлагалось все сооружение завершить статуей В. И. Ленина. Такая идея увлекла многих, и специально созданный совет строительства Дворца Советов при Президиуме ЦИК СССР после   проведения   закрытых   конкурсов   в   1930-х   годах, когда проект Иофана был принят за основу, особым постановлением от 10 мая 1933 года утвердил следующее положение: «Верхнюю часть Дворца Советов завершить мощной скульптурой Ленина величиной 50—75 м с тем, тобы Дворец Советов представлял вид пьедестала для фигуры Ленина»  (В 1936 г. С. Д. Меркуров в эскизе статуя В. И. Ленина предусматривал ее высоту 100 метров).

Много лет работавший с Б. М. Иофаном И. Ю. Эйгель, хорошо знакомый со всеми перипетиями проектирования Дворца Советов, писал позже, что «это решение не могло быть сразу воспринято автором проекта, основанного на не-сколько ином приеме композиции, Иофану нелегко было преодолеть самого себя». Он пытался вначале найти другое эксцентричное решение, при котором здание все же не превращалось бы в пьедестал, а огромная скульптура помещалась впереди него. Однако ставшие позднее соавторами   Иофана  по  Дворцу   Советов   В. А. Щуко  и В. Г. Гельфрейх в проектах 1934 года установили статую па здании, причем точно по вертикальной оси.

Иофан понимал, что такое объединение статуи со зданием превращает Дворец Советов просто в гигантски увеличенный памятник, где собственная архитектура сооружения становится уже вторичной, подсобной по отношению к скульптуре. Как бы ни была эта архитектура интересна, значительна, впечатляюща, она уже самой логикой памятникового образа обречена на второстепенные роли, ибо главным в памятнике неизбежно является статуя, а не пьедестал. Иофан, по-видимому, понимал и общую нерациональность предлагаемого решения, ибо при увеличении здания до 415 метров по высоте 100-метровая статуя в условиях московского климата была бы, по предсказаниям синоптиков, более 200 дней в году скрыта облаками.

Однако все же грандиозность задачи привлекала Иофа-па, и он, в конце концов, иё только «преодолел самого себя», но и глубоко воспринял идею объединения скульптуры со зданием. Эта идея вошла уже в 1930-х годах не только в массовое сознание, но и в практику строительства в виде более обобщенного принципа «однообъектного синтеза». Если в предыдущую эпоху, реализуя ленинский план монументальной пропаганды, архитекторы пытались добиться, условно говоря, «пространственного синтеза», то есть художественной увязки памятников и монументов с площадью, улицей, сквером и т. д. (удачным примером чего является реконструкция площади Никитских ворот с памятником К. А. Тимирязеву и Советской площади с монументом первой Советской Конституции в Москве), то в строительстве 1930-х годов как раз после конкурсов на проект Дворца Советов получил распространение синтез в масштабе одного объекта. В этом случае здание или сооружение включало скульптурные элементы, но не в виде традиционных кариатид и атлантов, а как «самоценные» содержательные произведения. Примерами тому являются многие подземные станции московского метрополитена предвоенной и военной постройки, шлюзы канала имени Москвы, здание Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина, новые многоэтажные дома в начале улицы Горького и т. д. Этот принцип оказался весьма прочно закрепленным в сознании и продолжал использоваться еще и в конце 1940-х — начале 1950-х годов, в том числе в некоторых высотных зданиях (например, на площади Восстания, на Котельнической набережной), в домах-новостройках на Смоленской набережной и в ряде других мест.