К твоему оскорблению присоединяется и высокий стиль, грубая манера, с которой ты не рассмотрел меня целиком, не увидел во мне девушку, вероятно, давал друзьям возможность понять, что заточка для тебя дороже жизни, а это — фамильярность, и она не ответит на все вопросы, которые перед тобой поставит жизнь.
Я до ненависти не люблю тех парней, которые меня не любят, и все силы отдаю на то, чтобы победила ненависть, пусть даже, через любовь в стогу сена.
Не воображай, Пудила, что ты сейчас меня проучишь, потому что я — девушка, и у меня нет мошонки между ног.
Зато у меня две собаки, волкодавы, и они ждут дома, в будке моего сигнала — Фас!
Впрочем, в детской комнате милиции тебе многое посоветуют, что отчасти решит твои нигерийские, потому что не заметил, что у меня душа белая, проблемы.
Женька Красовская пошла, но по-девичьи не могла уйти просто так, без последнего слова, а последнее слова девушки не всегда — слово, а, иногда — дело.
Женька наклонилась, поправила тапочек, но наклонилась нарочно низко и с вывертом ягодиц, чтобы платье подлетело на миг и оголило ягодицы, белые, нетронутые летним Солнцем, потому что спрятаны под тряпками — так Луна прячется за тучку.
Пудила засмеялся, захохотал, хлопал ладонями себя по ляжкам, выбивал тюремную пыль:
«Может быть, я слишком груб по фене, но Женька опозорилась!
Она говорила, мы её слушали, развесили уши, а, когда она гордая своей речью, пошла, то нечаянно показала нам голый зад, наверно, потому голый, что не надела на него трусы, а трусы мокнут в корыте.
Обсикаюсь от смеха, всем расскажу, пацаны, что Женька Красовская забыла трусы дома!
ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!»
Лёха тогда тоже смеялся над незадачливой невезучей Женькой — надо же, трусы забыла.
О заточке уже не думали, Пудила подобрел, расплавился от водки.
На следующий день пацаны о Женьке Красовской, которая забыла дома трусы, рассказали хохму другим пацанам и девкам, словно награждали золотыми деньгами себя и слушателей.
Прошло лето, ушло вместе с мыслью о заточке и с трусами Женьки Красовской.
Иногда ночами Лёха вспоминал под шум листьев яблоневого сада встречу с Красовской, и смутное, неясное мужское подозрение вставало в мозжечке колом:
«Добрейший ли Пудила, когда говорил о заточках?
Что человек решает сам, а что за него решают другие?
Думала ли Женька Красовская о своём Бущудем, когда без трусов поправляла тапочку на смех пацанам?
Может быть, трусы у неё были, но — тонкие, стринги, незаметные сзади, потому что полоска входила между ягодиц?
Если — стринги, то смысл заточки терялся, как уходили симпатии к Пудиле и к фиолетовому крепкому вину».
Лёха у станка вспомнил Женьку Красовскую без трусов, или в стрингах, Пудилу, напильник — где они все?
На кладбище домашних животных, на свалке?
И в чьих никотиновых легких застряла заточка Пудилы?
Женька Красовская вышла замуж за генерала или дома учит математику по Мордковичу, до сих пор учит, потому что человек счастлив до сентиментальности, когда открывает книгу, а в книге — непонятные формулы.
Напильник под ногами после воспоминаний Лёхи о детстве не приблизился, не прыгнул на станину или в карман, словно раньше жил железной жизнью, а теперь умер.
Где сейчас изготавливают напильники? В Китае или на подпольном Челябинском заводе заточек имени Леньки Пантелеева?
Лёха вспомнил, что индусы долго всматриваются в свой пупок, пока не заметят вокруг него сияние звезд.
Может быть, если смотреть на напильник, то он воспарит, взлетит, словно ведьма в повести Гоголя «Вий»?
Взлетит, полетит, испугает балерину, что приехала, несмотря на запрет любовника, и танцует среди станков «Лебединое озеро»?
Лёха глядел на напильник до рези в глазах, до боли в переносице — так учитель разглядывает синяк под глазом отличницы.
Напильник терял очертания, иногда, кажется, поднимался над бетоном пола, но Лёха промаргивался, и напильник возвращался на свое место, иллюзия, обман, привидение напильника.
Он, даже, словно обрел глаза, уши и клыки, подмигнул Лёхе, и Лёха мотнул головой, отчего лес и звери в голове взбунтовались ураганом и чумой.
Лёха плюнул на напильник, но попал себе на ботинок, словно косой снайпер инвалид по зрению стрелял по Президенту США.
— Во как!
Лёха опоздал на автобус на шесть сорок пять на три минуты, пришел в шесть сорок восемь.
«Золушка тоже опоздала, но все равно вышла замуж за Принца.
Следующий в шесть пятьдесят семь, не опоздаю на завод, приду впритык, как в спину штык.
Где я потерял три минуты, словно пропил их в шалмане на Курском вокзале?
Когда кошелек искал — так почему вчера не проверил, не положил в карман? или, когда Антоныч у меня сигаретку стрельнул, стрелец, а по гороскопу — козел, наверно.
До «Дикси» три минуты ходу, а он попрошайничает, словно не сосед, а — Манька на большой дороге.
Антоныч из себя хитреца-мудреца корчит, а на сигаретах экономит».
Лёха озлоблялся, но, вдруг, как бультерьер из спальни французского министра-капиталиста, появился двести восьмой — нежданный, но радость несущий, зеленый с белым и чистым светом фар.
Автобус шел прицепом за шесть сорок пятым и до шесть пятьдесят семь, поэтому почти пустой — три человека не в счет, потому что люди начинаются от роты.
