Раб великого султана - [66]

– Дайте мне воды, ангелы-хранители, ибо хочу я совершить омовение и вознести молитвы.

Но в этот миг на грудь ко мне вспрыгнул Раэль и принялся радостно вылизывать мне лицо. Из глаз моих хлынули слезы, и я понял, что еще жив и вовсе не в аду. А когда белый ангел осторожно приподнял мне голову, причинив мне при этом острую боль, с глаз моих словно спала пелена и до меня вдруг дошло, что я раскинулся на ложе Джулии. Это она склонилась надо мной, слева же от меня глухонемой раб взбивал тесто с яйцами и медом. Я устыдился своих бредовых видений и резко сказал:

– Черт побери, не прикасайся к моей голове, Джулия! Если она еще не разлетелась на куски, то, значит, вот-вот разлетится!

Потом я нетерпеливо отмахнулся от песика и спросил:

– Что случилось? И что это за неумолчный гул, от которого трясется весь дом? Это ты так ударила меня ночью, Джулия?

Джулия разрыдалась, погладила меня по щеке и ответила:

– Ах, Микаэль! Ты жив! Хоть я и сердита на тебя, но мне совсем не хочется, чтобы ты умер! А гул вызван тем, что мусульмане непрерывно обстреливают испанскую крепость. Ударил же тебя этот раб, а не я. Ты бы мог и сам сообразить, Микаэль, что я никогда не использовала бы такого опасного оружия, как дубина. В крайнем случае я разбила бы о твою голову глиняный горшок или расцарапала бы тебе лицо.

Я осторожно ощупал свою голову и убедился, что она все еще держится на плечах, хоть из-за многочисленных повязок она и показалась мне вдвое больше, чем обычно. Обессиленно вздохнув, я прошептал:

– Джулия! Немедленно прикажи привести сюда разбирающегося в законах улема и четырех свидетелей. Вынь деньги из кармана халата, заплати им, а остаток возьми себе. У меня не было никаких дурных намерений, как, возможно, тебе показалось. Я вовсе не желал, чтобы ты была моей рабыней, хоть и поддразнивал тебя этим. Я собирался позвать кади и четырех свидетелей, чтобы отпустить тебя на волю! Потому я и попросил подарить мне тебя в награду за труды, что это была единственная возможность вернуть тебе свободу.

Я и сам не понимал до конца, говорю ли сейчас правду. Возможно, это была лишь идея, только что пришедшая мне в голову. Но с другой стороны, я и раньше тешился подобными мыслями, так что и теперь они казались мне вполне естественными. Но Джулия оцепенела от изумления, уставилась на меня и пролепетала:

– Не понимаю тебя, Микаэль! Почему ты хочешь отпустить меня на волю? Ведь тогда ты уже никак не сможешь принудить меня покориться тебе! Я думала, что ты действительно мечтаешь обладать мной, и желания твои оскорбляли мою честь. Теперь же я просто не могу взять в толк, чего ты добиваешься?

Я уже пожалел о своем чрезмерном великодушии и потому сердито ответил:

– Не болтай ерунды, Джулия! Если я возвращаю тебе свободу, то делаю это для того, чтобы раз и навсегда избавиться от твоего вечного и бессмысленного нытья! Я уже давно решил, что позволю тебе самой выбирать, хочешь ли ты остаться со мной или уйти. Не такой уж я глупец, чтобы силой принуждать тебя любить меня. А сейчас ты кажешься мне такой же соблазнительной, как старая туфля. Слава Аллаху, страсть моя угасла.

Джулия стояла молча, теребя в руке кошелек. Всхлипывая, девушка тупо смотрела на меня. Глухонемой раб прилагал отчаянные усилия к тому, чтобы накормить меня; испытывая глубочайшее отвращение к тесту с яйцами и медом, я все-таки постарался проглотить немного этого полезного месива, после чего заговорил с Джулией уже несколько мягче:

– Почему ты колеблешься, Джулия? Разве ты не рада, что можешь так легко избавиться от меня? Ведь это же было самым горячим твоим желанием. Так почему же ты теперь стоишь и хлюпаешь носом?

Джулия вспыхнула от негодования и ответила:

– Я не хлюпаю, я просто простыла. – Но тут же зарыдала и заголосила: – Ты все еще бредишь! Этот удар дубиной был явно сильнее, чем мне показалось, и не настолько я подлая, чтобы воспользоваться твоим недугом, хотя ты, судя по всему, готов подозревать меня во всех смертных грехах. Да и куда я пойду в этом краю язычников – и кто будет охранять тут мою невинность? Нет, Микаэль, оставь себе свой кошелек. Я не буду звать улема и свидетелей, а буду только класть тебе на лоб холодные примочки, чтобы ты побыстрее пришел в себя. Ты хочешь отомстить, но не думай, что тебе удастся так легко избавиться от меня.

Я беспомощно развел руками и проговорил:

– Что бы я ни предложил, все тебе не по нраву. Ничем тебе не угодишь! Ну так по крайней мере оставь меня в покое и исчезни, ибо у меня кружится голова, а то, что я съел, просится обратно. И нет у меня сил на ссоры и склоки. А потому – делай, что хочешь, оставайся или уходи. Мне это совершенно безразлично, так адски болит у меня голова.

Джулии пришлось удовлетвориться этим, и я должен признать, что ухаживала она за мной весьма старательно, молча и тихо передвигаясь по комнате. Правда, легче мне от этого не стало, ибо за стенами оглушительно гремели пушки, с потолка в глаза мне сыпался песок и весь дом сотрясался от выстрелов.

После полудня Абу эль-Касим и Синан не смогли более сдержать своего любопытства и пришли навестить меня, прихватив с собой свадебные дары. Увидев меня, бледного и с забинтованной головой, на ложе Джулии, Абу заломил руки и с лицемерным участием вскричал: