Раб великого султана - [55]

Вино развязало мне язык, и я стал так красноречив, что меня самого не на шутку взволновали собственные слова. Консул, окаменев, слушал с открытым ртом. Зато доминиканец несколько раз перекрестился и с удовлетворением заметил:

– Очень хорошо, что наши христианские воины осквернили мечеть и сровняли с землей могилу этого мерзкого марабута. У меня нет слов, чтобы выразить свое восхищение их поступками. Я убежден, что лишь по-настоящему глубокая и пламенная вера в Господа нашего заставила их забыть о благоразумии, и они переступили грань дозволенного, ибо мы много раз были свидетелями того, как неверные на базаре пинали ногами крест лишь для того, чтобы разозлить нас. Да, да – разозлить нас.

Капитан де Варгас приказал монаху замолчать, вперил в меня тяжелый, угрюмый взгляд и сказал:

– Твои слова – явная ложь, правда же такова: это я послал в город отряд солдат на переговоры, вы же заманили их в ловушку, стреляли по ним из пушек, и лишь дисциплина и порядок, царящие в нашей армии, спасли моих воинов от полного разгрома. Я впервые слышу о надругательстве над мечетью, а что касается пожаров и грабежей в домах горожан, то у меня нет сомнения, что это дело рук мусульманских фанатиков, которые решили таким образом скрыть следы своих бесчестных деяний.

Выслушав его объяснения, я низко поклонился, касаясь ладонью лба и пола, и ответил:

– Ты говорил, благородный капитан, а я слушал тебя. Но раз ты не веришь моим словам, мне остается лишь вернуться к султану и уведомить его, что ты сознательно искажаешь факты, упорно настаиваешь на своем мнении и делаешь все, чтобы разрушить дружбу Хафсидов и императора, твоего господина.

– Не уходи, – остановил меня капитан де Варгас.

Он взял из рук консула какой-то документ, прочитал его и произнес:

– Больше всего на свете желаю я сохранить хорошие и доверительные отношения между нашими владыками. Я человек терпеливый, потому и готов забыть об этом досадном недоразумении, если султан возместит ущерб, нанесенный собственности императора и его подданных, оплатит боль и страдания наших солдат, поддержит потерявших кормильцев вдов и сирот, а также закупит нам на свои средства новое оружие. Я даже согласен получить всего лишь двадцать восемь тысяч испанских эскудо, что, конечно же, меньше того, что мы потеряли, и только половину этой суммы жду завтра утром, выплату же остальных денег отсрочу на три месяца, ибо понимаю, что у молодого султана в первые дни его правления будут и другие неизбежные расходы.

– Двадцать восемь тысяч испанских эскудо! – вне себя от негодования воскликнул я, ибо сумма была огромной и наглость испанцев потрясла меня, хотя лично меня это не касалось – не мне же платить и не мне получать эти деньги.

Капитан де Варгас жестом велел мне замолчать и добавил:

– Чтобы в дальнейшем избежать подобного рода недоразумений, я требую также, чтобы мне разрешили построить в порту, рядом с мечетью, башню с орудийными бойницами, и настойчиво советую султану назначить своим визирем испанского военачальника, который сам подберет себе людей для личной охраны, а султанская казна возьмет на себя расходы по их содержанию.

Монах, не в силах больше молчать, живо вмешался в разговор:

– Следует также строго запретить мусульманам измываться над крестом на глазах у христиан и совершать гнусные обряды на могиле марабута. Только святые Матери нашей святой христианской Церкви наделены свыше чудотворной силой, и это доподлинно известно всем и каждому. Способность же исцелять недуги, которой якобы обладают останки марабута, – не что иное, как дьявольское наваждение, используемое с одной лишь целью: сбить с пути истинного легковерных людей.

Условия, которые ставил султану капитан де Варгас, однозначно свидетельствовали о том, что комендант крепости – человек дальновидный и преданный своему императору. Одновременно я понял, что в лице капитана мы имеем достойного противника. Все происходящее глубоко тронуло меня, я страшно разволновался, а выпитое вино только подогрело то сочувствие, с которым я стал относиться к де Варгасу. С трудом сдерживая слезы, я упал на колени и попытался поцеловать ему руку.

– О, благородный капитан! – воскликнул я. – Ты не можешь быть так жесток, чтобы вынуждать меня передавать султану подобные вести. Лучше сразу отруби мне голову, ибо султан непременно казнит меня, узнав про твои условия.

Я верил в великодушие этого испанского дворянина и не ошибся в нем. Капитан велел мне встать и изрек:

– Тебе нечего бояться. Если станешь служить мне верой и правдой, если сможешь убедить султана в правдивости и серьезности моих слов, я не допущу, чтобы ты пострадал. Я готов одарить тебя сейчас же, чтобы ты поверил в мои добрые намерения. Итак, тебе следует доложить султану, что канониры с зажженными фитилями стоят возле орудий, дожидаясь моего приказа, и я велю забросать город зажигательными снарядами, если до завтрашнего утра не получу от султана положительного ответа на мои требования вместе с половиной названной суммы.

– Аллах велик, – ответил я ему, – а так как ты доверяешь мне и обещаешь меня отблагодарить, позволь мне дать тебе хороший совет. Не слишком угрожай молодому султану, ибо плохие у него советники, народ же сильно озлоблен и не простит христианам бесчинств в мечети. Твои угрозы, боюсь, заставят султана обратиться за помощью к великому предводителю пиратов Хайр-эд-Дину, заключить с ним в союз и изгнать тебя с этого острова.