Раб своей жажды - [57]

— Если не ошибаюсь, идет наш проводник.

Я глянул в ту сторону, куда он указывал. Мы стояли на балконе, и лестницы, очень похожие на те, что мы видели раньше, спускались и поднимались вверх и вниз перед нами. Но теперь я был более чем когда-либо уверен, что пал жертвой навеянного опиумом сна, ибо ранее лестницы казались конструкциями из какого-то видения, тогда как сейчас я не заметил в них ничего странного за исключением того, что они несколько не вязались со складом. Это было, конечно, удивительно, но не невозможно. Я подумал, что владелец этого места склонен к гротеску и преувеличениям, и подходивший к нам слуга подтверждал данное предположение. В нем было не более трех футов росту, а лицо его походило на оплывшую свечку. Там, где должен быть нос, красовались лишь две дырочки, а нижняя челюсть так отвисла, что язык вываливался над черными изломанными зубами. На голом черепе шелушились хлопья кожи. Руки и ноги у него были короткие и полные, как у ребенка, и все же, несмотря на униформу пажа, лет ему было немало. При виде него я содрогнулся, но затем разглядел его глаза, глубокие и выразительные, полные затаенной боли, и устыдился.

Он встал перед нами и что-то неразборчиво проворчал. Он явно спрашивал, чего мы хотим.

— Сэр Джордж Моуберли, — сказал Элиот. — Можете ли вы показать, где он?

Карлик вроде нахмурился, хотя трудно было сказать наверняка, столь искажено было его лицо. Он указал на лестницу и жестом попросил нас следовать за ним. Мм повиновались. На полпути я вдруг остановился, заметив, что за нами следит пантера. Я напрягся, но пантера просто зевнула и лениво начала облизывать лапы. В холле, под лестницей, вокруг кресла обвивалось что-то вроде питона, а далее, в комнате, мы спугнули двух оленят.

— Что это такое? — пробормотал я. — Никак мы в зоопарке?

Элиот не ответил, он все время подозрительно оглядывался, словно ожидая какого-то сюрприза. Я тоже, видимо, заразившись от Элиота, вдруг почувствовал страх.

Наконец, карлик остановился у двери.

— Сюда, — выдохнул он.

Похоже, ему было трудно говорить. Он открыл дверь, Элиот поблагодарил его, а я ощутил, что страх перерастает в ужас, затуманивая мои мысли.

Элиот сжал мою руку:

— С вами все в порядке?

На лбу его выступила испарина, глаза слегка выкатились, будто от ужаса, и я подумал, что сам я выгляжу так же. Странно, но меня как-то успокоило, что он чувствует то же, что и я.

— Итак, Элиот, — произнес я, — встретим лицом к лицу самое худшее.

Я ожидал, что там, за дверью, нас ждет еще одна галлюцинация вроде уже испытанных нами. Вместо этого нас окутала тяжелая, красно-бархатная темнота. Несколько секунд мне понадобилось, чтобы привыкнуть к ней. Постепенно я понял, что там горят свечи, тонкие язычки огня. За ними проступили смутные силуэты мебели, складки занавесей, богатых и мягких, как сама темнота, так что было трудно отличить одно от другого, и я почувствовал, что меня обволакивает, ловит в силки нечто тяжелое и живое. В воздухе стояли густые запахи ладана, опиума и экзотических цветов. Темнота высасывала меня, и мне страстно хотелось бороться с ней. Только впереди, там, где полукруг свечей смыкался со стеной, темнота расступалась и занавеси были раздвинуты. На стене висела освещенная картина, резко бледнея на красном фоне. Портрет женщины. Лицо ее было похоже на лик одной из статуй, что мы видели в альковах наверху. На этой же картине, однако, женщина была одета по последней моде. Красота ее была настолько отталкивающей, что мне пришлось опустить глаза. И, опустив их, я заметил, что на полу, в позе жертвы, распростерлось чье-то тело. Похоже, это был раджа. Одежда его насквозь промокла, на ноге — рана, лицо вымазано кровью.

Элиот подошел к нему и перевернул. У головы раджи стояло большое серебряное блюдо, полное густой темной жидкости. Я коснулся жидкости пальцем и поднес к свету свечей.

— Элиот, — прошептал я, — да это же кровь!

— Неужели?

Я содрогнулся, озираясь:

— В этом месте присутствует что-то… что-то…

— Что же? — поинтересовался Элиот.

— Что-то сверхъестественное!

Элиот добродушно рассмеялся:

— Полагаю, нам нужно оставить все естественные объяснения, соприкасаясь с такой теорией, как эта.

И вообще, — он перевернул тело, пульс которого он щупал, — это не тот случай, когда брошен вызов законам природы…

Что-то в его тоне насторожило меня.

— Так вы нашли разгадку? — вскричал я.

— В конце концов, все оказалось очень просто… — ответил он.

Я всмотрелся в лицо раджи. Это было то же… и не то же лицо. Черты были те же, что я видел на лестнице служебного входа театра, но жестокость смягчилась и почти исчезла, а щеки, проступающие сквозь размазанную кровь, были розовые и полные, а совсем не бледные.

— Не понимаю, — удивился я, — это лицо раджи, но оно… почти до невозможности изменилось.

— Согласен с вами, — кивнул Элиот, — это была чудесная маскировка. Даже я, когда впервые увидел его, не смог узнать.

— Так кто же это? — спросил я.

— Как кто? — не понял Элиот. — Конечно же, сэр Джордж Моуберли.

— Он…

— О, да. Жив и здоров. — Элиот бегло осмотрел рану на ноге сэра Джорджа. — Это от пули… Ничего серьезного… Но нам надо его вытащить отсюда как можно скорее…