Раб Бури - [66]

— И что мне теперь делать? — подавленно ответил Твир.

— Можешь остаться здесь, — холодно, без эмоций, ответил Айсер. Ему было всё равно.

Твир осел на пол, захваченный отчаянием.

— Извини, Твир. — Айсер покинул квартиру, оставив разбитого Твира одного.

Дойдя до общей лестницы, он услышал звуки человеческих голосов, доносящиеся снаружи. Времени было позарез, но он не смог устоять, поддавшись любопытству. Он не направился прямо на крышу небоскрёба, к вертолётной площадке, а спусти вниз. Восемьдесят этажей пролетели для него незаметно. И чем ниже он спускался, тем отчётливее нарастал шум. Городское настроение затягивало его к себе. Открыв дверь дома Айсер оказался на улице полной людей, двигающихся под освещение костров и пожаров. Люди радостно жгли машины, бросая в огонь различные вещи. В горящем мусоре Айсер отчётливо видел флаги ВЗП, плакаты и военное обмундирование. На дорожной части, свободной теперь от машин, люди собирались в группы. Кто-то из них окружил костры, наблюдая за процессом, подкидывая мусор в жерло огня; другие хаотично двигались, радостно обсуждая события последних дней. На их лицах сияли улыбки, такие же, какие бывают у тех, кто считает себя победителем, одержавшим победу в неравном бою. Каждый из них приписывал себе отход солдат Службы Безопасности, думая, что его вклад оказался в этом не меньше, чем вклад других. Айсер, поглощённый городским настроением, не заметно для себя, пошёл вдоль улицы, наблюдая за происходящим. Не было сомнений, что такая же картина была на всём орбиталище. На всех оставшихся на Булыжнике. Всё стремилось к человеческому хаосу. Но в нём был порядок, едва заметный, но всё же порядок. Каждый по-своему, объединённый общим настроением, праздновал. Две молодые девушки смеясь пробежали мимо Айсера, улыбнувшись ему в ответ. Он шёл на звук музыки, доносившийся дальше по улицы. Кто-то включил свою студийную аппаратуру на полную мощность (интересно, откуда он взял энергию?), передавая звуки музыки из своего окна дома. Толпа пустилась в пляс, превратив асфальт в танцпол, а зеваки, такие как Айсер, наблюдали за их телодвижениями. Айсер обошёл их, провожая новых участников взглядом, присоединяющихся к общему музыкальному ритму. Вокруг одной из гор мусора, объятой пламенем, освещавшим погружённый во мрак участок улицы, стояли люди, распивая спиртные напитки и подкидывая лишние кучки мусора в общую обитель. Когда Айсер поравнял с ними, один из людей поприветствовал его. На его багровом лице, переливающимся в тенях, виднелась улыбка. Он протянул Айсеру кусок спрессованной синтетической бумаги, завёрнутой в пакет. Айсер принял подарок, с удовольствием швырнув в огонь. От колыхнувшегося языка пламени отлетели язычки меньше, уносимые атмосферой ввысь. Какие-то старые воспоминания, дремавшие в его сознание, охватили его, заставляя вспомнить другое время. Айсер улыбнулся и двинулся дальше. Ему попадались люди, сидящие в трансе, державшиеся за руки, словно совершающие древний ритуал, стараясь поблагодарить богов за случившееся. Иногда по свободной дороге шли другие. Они, в тёмных спортивных костюмах, с балаклавами, натянутыми на головы, размахивали фаерами, освещая себя пурпурными тонами, и, как и все остальные прохожие, топтали пропагандистские листовки, кои засыпали весь асфальт под ногами. Айсер насчитал двоих митингующих, несущих флаги, на которых красовалась греческая буква П. Репортёры, в поисках лучшего сюжета, снимали происходящее на визоры, надетые поверх глаз, записывая всё в свои базы данных нейромодов. Казалось, здесь было море людей, зажатых в тески громоздких зданий, и человеческие массы были скованны плотностью построек, но они свободно перемещались туда-сюда, проходя мимо Айсера, словно наплывающие на берег волны, гонимые бурей откуда-то из-за горизонта. Айсер посмотрел в небо, едва освещённое светом далеких звёзд, такое пустое и лишённое тепла, разрезанное на две части дугой, вдыхая аромат города, поглощённого анархией. Будто здесь, вдали от земли, своей колыбели и матери, человеческая цивилизация вернулась в доисторическое время, в палеолит, когда человек был ближе к огню, чем к понятию природы электрона. Един со своей природной сущностью — жесткой, безысходной, инфернальной материей. Когда он ещё не обменял свою свободу на безопасность, и теперь хотел вернуть первое себе назад, то, что по праву принадлежало ему. Ван Дайт или О'Шейн, иерархическая система, построенная строго на власти или же анархический утопизм, отвергающий любое понятие власти — были двумя половинами одного баланса. Эквивалента человеческому понятия морали и справедливости. Времена феодализма давно прошли и никогда не вернуться. Идеи Ван Дайта обречены на вечную борьбу рабочих классов, а идеи О'Шейна нереализуемы и могут жить пока живёт их конкурент. Только в месте они могут образовать баланс, создать порядок через шкалу окна «хаос-порядок». Кто-то подкинул ещё мусора в костёр, разведённый рядом с Айсером, радостно смеясь. Мимо прошла группа людей в балаклавах, кидавших сжатые кулаки к небу и скандируя какие-то лозунги, которые Айсер пропустил мимо ушей. Он немо смотрел в огонь, поедаемый им изнутри. Зря он так обошёлся с Твиром. Айсер вспомнил то мгновение, когда покидал то орбиталище, к разрушению которого он приложил непосредственное участие, то множество людей, видимые ему со ступенек вокзала. Выбрались ли они все до демонтажа? Мозг говорил, что Айсер не виноват в случившемся, что необдуманные действия Пирра повлекли за собой эти разрушительные последствия, но душа требовала очищение, требовала возмездие, требовала искупление огнём. Вечная дилемма между логикой и рационализмом, и моралью. Запах гари от костра, чей дым тянулся ввысь, проник в ноздри Айсеру. Никогда ещё это место, Булыжник, полный мечтающих людей, ему не казались настолько живыми. Настолько родными и знакомым.