Пышечка - [75]

Ханна стоит перед холодильником, и белое сияние обрисовывает ее силуэт.

Я включаю свет.

Она слегка подпрыгивает и разворачивается, но при виде меня ее плечи расслабляются.

– Ищу воду.

– Тогда зачем тебе пиво? – спрашиваю я, кивнув на банку «Миллера» у нее в руке.

– Нашла в гараже. Подумала, может, здесь есть еще. – Она широко распахивает дверцу холодильника, показывая, что внутри нет ничего, кроме бутылки воды и диетического «Доктора Пеппера». – А вот их наверняка никто не хватится.

Ханна показывает на банки с пивом, стоящие на кухонном столе.

– Не желаешь?

– Угу, – соглашаюсь я неожиданно для самой себя. Держу пари, мама Милли не то чтобы в восторге от пива в своем доме, поэтому чисто технически мы делаем мистеру и миссис Михалчук одолжение. – Давай.

Мы сидим в темноте на диванчике и прихлебываем пиво. В окно светит луна и отбрасывает тени на ковер.

– Что у вас с тем парнем, который тебя подвез? – спрашивает Ханна.

– С каким парнем?

– Слушай, я просто пытаюсь быть милой, ясно?

Это правда. В темноте она кажется не такой враждебной, как обычно. Может, ей самой спокойнее, когда ее никто не видит.

– Я слышала, как перед сном о нем шушукались Аманда и Милли. Попка-персик, значит, да?

– Бо. – Если она готова убрать когти, то я готова стать с ней чуточку откровеннее. – Бо Ларсон. Мы работаем вместе. Мы, э-э, друзья.

– А-а. – Она делает большой глоток пива. – Туалетный Мальчик. Теперь вспомнила. Он ходит со мной на дополнительные. Чувак тянет на восьмерку. Твердую восьмерку. Мне вообще не нравятся парни, но на него хоть смотреть приятно.

Я пытаюсь разглядеть ее в темноте. Ханна что, сейчас совершила передо мной каминг-аут? Я не знаю, что ответить и как отреагировать, но одно знаю точно: мне вообще-то по барабану, мальчики ей нравятся или девочки, – а потому решаю ничего об этом не говорить.

– Да, он слишком аппетитный, – замечаю я.

А про себя думаю: «Десять из десяти. Определенно десять».

– Друзья, м? Когда я видела вас двоих, вы мне друзьями не показались. – По ее голосу я понимаю, что она улыбается. – Друзья в женском туалете…

Я пожимаю плечами. Глупо, конечно, ведь она меня не видит.

– Друзья, которые иногда целуются.

Она присвистывает.

У меня горят щеки и грудь. Надеюсь, это все пиво.

Ханна открывает вторую банку.

– Как же так получилось?

– Не знаю, раньше это случалось время от времени, но сейчас переросло в нечто большее, и он хочет как-то обозначить наши отношения. И это тупо, потому что я, конечно, тоже очень хочу, но…

– Но парни вроде Бо не встречаются с девчонками вроде нас. – Она произносит это таким тоном, что меня не задевают ее слова. Они не звучат грубо. Она констатирует факт.

Я киваю.

– Именно. Я не знаю, почему нравлюсь ему, но нравлюсь, в этом сомнений нет. Просто, мне кажется, никто больше не поймет, что он во мне нашел.

– М-да уж, положение дурацкое, – вздыхает Ханна. – Люди – такое дерьмо. Взять хоть Патрика Томаса. Вот уж ему будет раздолье, если ты начнешь встречаться с кем-нибудь вроде Бо.

Приятно разговаривать с тем, кто тебя понимает. Пускай Ханна и не знает, каково это – всерьез размышлять, поместишься ты в кресло с подлокотниками или нет, и каково это, когда под тобой скрипит пол и все оборачиваются, опасаясь, что ты вот-вот обрушишь здание… Пускай она никогда не входила в торговый центр, заранее понимая, что девяносто процентов одежды на нее не налезет; пускай для нее не была запретной сама мысль о посещении ресторана со шведским столом (ведь толстушка у шведского стола – ходячий анекдот)… Но зато она не гладит меня по головке, не советует «следовать своему сердцу», и от этого становится легче.

– Хотела бы я, чтобы существовала какая-нибудь параллельная плоскость, в которой Бо был бы моим парнем… – Я впервые называю его вслух этим словом, и по телу у меня бегут мурашки. – И чтобы здесь никто об этом не знал.

– Но ведь тогда весь смысл слов «парень» и «девушка» теряется, нет? Они как раз и нужны для того, чтобы окружающим было легче понять, что к чему. – Она прихлебывает пиво. – И это грустно, правда? Все должны расхаживать, обвешавшись ярлыками, чтобы остальным проще жилось. Видимо, жить не так страшно, когда все разложено по полочкам.

Мы молча потягиваем пиво.

Слова Ханны кажутся разумными, но все равно что-то в них не так. Да, ярлыки все упрощают, но мне нравятся надежность и ясность, которую они дают. Это касается и нас с Бо. Именно поэтому я тяну с ответом. Я не в силах сказать ему «нет».

– Ханна, я хочу задать тебе вопрос. Грубый, но я спрашиваю не потому, что хочу тебя задеть. – Да уж, от объяснений лучше не становится.

– Давай, жги.

– Почему ты не носишь брекеты?

– А с какой стати я должна? – немедленно выпаливает она. Но потом ее голос смягчается. – Это дорого. Мама у меня – парикмахер, а папа – механик, да и страховка у нас не супер.

– Да, ты права, – отвечаю я. – С какой стати.

Она откашливается.

– Знаешь, я ведь не нарочно веду себя как сука.

– Все нормально.

Она смеется.

– Да я не извиняюсь. Просто мне сложно не быть все время грубой. У меня, в отличие от тебя, нет друзей. Никто даже не хочет идти рядом со мной по коридору.