Пышечка - [66]

Не знаю, как именно я представляла себе жилище Бо, но определенно иначе.

– Пойдем, я познакомлю тебя с мачехой.

Я следую за ним в кухню, держась чуть позади. Именно отсюда пахнет благовониями, потому что тут горит ароматическая палочка. Мачеха Бо осыпает проклятиями морозильник. У ее ног валяются тающие кусочки льда, возле которых уже собралась небольшая лужица. Сейчас эта женщина кажется мне не такой роскошной, как при первой встрече в торговом центре, однако она обладает той естественной красотой, которой нет у моей мамы. Ей не нужны ни маникюр, ни макияж, ни лак для волос.

– Лорейн, – говорит Бо, – это Уиллоудин.

Женщина разворачивается, непроизвольно взмахивая большим столовым ножом, а потом, рассмеявшись, опускает руку.

– О, девушка со сложным именем! Я тебя помню.

Бо кивает. Лорейн улыбается и обнимает меня свободной от ножа рукой.

Бо прочищает горло.

– Что там с морозильником?

Лорейн вновь поднимает нож, будто в порыве ярости.

– Да весь заледенел. Пытаюсь вот отковырять хоть часть льда, чтобы твоему отцу не пришлось с ним возиться. Во время завтрака его срочно вызвали по работе.

– Мы будем готовиться к контрольной у меня в комнате, – говорит Бо.

Лорейн переводит взгляд с него на меня и обратно. Я так и жду чего-то вроде «Можете позаниматься здесь» или «Оставьте дверь открытой». Но она говорит только:

– Зовите, если что-нибудь понадобится.

Комната у Бо не захламленная, но обжитая. Здесь хранятся свидетельства многих лет его жизни. На стенах плакаты не самых известных музыкальных групп (удивительно, что он вообще о них слышал) и майка «Сан-Антонио Спёрс»[31] в застекленной рамке; на столе баскетбольный мяч с несколькими автографами и миска с красными леденцами всех форм и размеров; в углу с потолка свисает гамак, набитый мягкими игрушками.

Бо закрывает за нами дверь, и мне вдруг кажется, что только в этой комнате остался воздух и, когда он закончится, мы умрем. Я умру в спальне у Бо Ларсона.

Мы усаживаемся на напольные подушки, обложившись учебниками и конспектами, а после обсуждаем вопросы, которые могут попасться на экзамене, но единственное, о чем я думаю, это – БО-БО-БО-КОМНАТА-БО-ОН-ЗДЕСЬ-СПИТ-БО-БО-БО-ЗДЕСЬ-ОН-РАЗДЕВАЕТСЯ.

Позади Бо на дверной ручке висит огромное кольцо с ключами.

– Такая гигантская связка, – замечаю я, – как у уборщиков.

Бо бросает взгляд через плечо.

– А. Это от папы. – Подвинувшись, он облокачивается на кровать, и я следую его примеру. – Я их начал собирать еще в детстве. Папа частенько уговаривал меня помочь ему с мытьем фургончика и взамен разрешал мне забирать все ключи, которые я у него находил. По большей части это были бракованные дубликаты или ненужные ключи от старых замков.

Мы опираемся руками на ковер, и наши пальцы – всего в нескольких сантиметрах друг от друга.

– Ты ему и сейчас помогаешь? – спрашиваю я.

Бо качает головой.

– Все переменилось, когда я поступил в «Святой Крест». Мое время занял баскетбол. Ну, и друзья, наверное. Не знаю. Жизнь вдруг стала слишком серьезной штукой – и мне было уже не до его дурацких ключей. Знаешь, когда начинаешь строить большие планы на жизнь, работа родителей внезапно кажется такой бессмысленной… Если по-честному, то я его стеснялся. Я постоянно лицезрел всех этих папашек из «Святого Креста» в дорогих поло и фланелевых брюках, а потому даже стал уговаривать отца не забирать меня из школы на фургоне. – Он опять качает головой. – В общем, вел себя как мудак. И до сих пор иногда веду.

– Мне кажется, стесняться родителей – такая же часть взросления, как… не знаю… то, что мы становимся выше ростом.

Бо улыбается, не показывая зубов.

– Мне нравилось смотреть, как он вскрывает замки. Как он стоит и слушает замок, будто любимую песню. А потом раздается щелчок…

– Не знаю, имеет ли это для тебя значение, но я тебя мудаком не считаю. Ну, бо́льшую часть времени.

– Да я не столько об отце, – говорит он. – Скорее о бывшей. Эмбер. Я вел себя с ней чудовищно. Она из кожи вон лезла, чтобы меня поддержать. Ходила на все мои игры, даже ездила с нами на матчи в другие города, когда была такая возможность. А в благодарность я водил ее пообжиматься в темные кинотеатры или посмотреть баскет на телике в кабинете ее отца. Я был уверен, что нужен ей чисто для статуса, а потому не придавал нашим отношениям никакого значения и не делал ради нее ничего особенного.

Во рту у меня становится кисло. История кажется слишком знакомой, и я не хочу переживать ее заново.

– А чем занимается Лорейн? – меняю я тему.

Бо заливается краской до корней волос и закрывает лицо руками, так что его почти не видно.

– Она устраивает романтические вечеринки.

– Погоди. – Я изо всех сил сдерживаю смех. – Прости, что ты сказал?

Он откидывает голову на кровать.

– Романтические вечеринки[32].

– Типа… Э-э… С эротическими игрушками?

Румянец Бо приобретает багровый оттенок.

– Моя мама работает в доме престарелых, – говорю я, чтобы избавить его от неловкости, хотя краснеет он бесконечно мило.

Он оборачивается ко мне, и его лицо постепенно возвращает свой обычный оттенок.

– А я думал, она хозяйка конкурса красоты.

– Так и есть. Она хозяйка конкурса красоты, которая каждый день подтирает задницы старикам.