Пыльца в крови - [16]

Ее кожа всегда была гладкой и словно светилась изнутри ровным, чуть розоватым светом. Когда она думала о чем-то, глядя в окно, а иногда и сквозь Никиту, между ее бровей появлялась чуть заметная складка, и сразу хотелось ее обнять и утешить, как девочку слишком серьезную и потерянную в этом огромном мире.

Вот только девочкой она не была.

Прошло двадцать лет, прежде чем Никите стало казаться, что он сходит с ума. Это было ранним утром. Лиза сидела к нему спиной и вставляла в уши длинные янтарные серьги. Никита смотрел на склоненную голову и отведенный в сторону локоть и внезапно ощутил, что он не живет, а много лет смотрит один и тот же идеально прекрасный, кем-то для него придуманный сон.

И на него накатила тошнота.

Его жена была из тех, кто не желал стареть и меняться. Таких было немало на Земле. Они жили, юные и совершенные, и умирали внезапно и гораздо раньше остальных, полностью исчерпав свои ресурсы.

Когда-то Никита отговаривал ее от такого выбора, но она не желала его слушать, пожимала плечами на все его доводы и выходила из комнаты, оставляя его одного. Он забросил попытки и постарался свыкнуться с ее решением, радоваться ее вечной неизменной красоте. И у него получалось. Долго. Потом все стало распадаться на части.

Все чаще рядом с женой ему казалось, что их жизнь похожа на древнюю картину, висящую на стене. Полотно с изображением юной Данаи, которая пережила тысячи лет и десятки тысяч поколений, но не понимает и никогда не поймет этого. Да и он сам уже не понимал. Сколько прошло времени их брака, кто он и кто она, и движется ли их совместная жизнь хоть куда-то.

Это стало началом конца.

Он раз за разом проводил ночи на работе, где осатанело пищал интерком, а в центре стола поднимались голограммы озабоченных парламентских или грозных судейских чиновников, а то и высших офицеров контрразведки с неизменно бархатными, вкрадчивыми голосами.

Все чаще, плюнув на сон, он закатывался в казино, где жизнь вертелась вокруг яркими картинками возбужденных игроков, длинноногих брюнеток, фигуристых блондинок с торчащими сквозь полупрозрачный шелк сосками и высокими прическами причудливой геометрической формы.

Погоны его стали толще. А Лиза ушла.

Когда это случилось, Никита месяц прожил в своем кабинете, очищая кровь от алкоголя каждые двенадцать часов, но ни разу не попытавшись связаться с женой. Он не понимал, чего хочет сам и что должен сказать ей.

Он и сейчас не понимал этого.

Если бы он поехал этой ночью в Макао, то вряд ли бы разобрался в свалившемся на него клубке проблем, но зато дефрагментировал бы дрянь, которая скопилась в голове и грозила еще больше распухнуть к обеду.

Но теперь его вызвали в Совет безопасности. Несколько часов назад еще один таракан откинул хитин, только на Луне и без расслабленного изоморфа поблизости.

На Совбезе на Ларского навалятся перепуганные военные с вопросами и самыми дурацкими предложениями. А он ведь так и не решил, что делать с Иртом. После нового убийства по-тихому провернуть свой собственный план не удастся и придется разъяснять, согласовывать, идти на компромиссы, а это верный способ слить все дело.

Ну почему второго инсектоида убили сегодня, а не на недельку позже?

«Прибыть с отчетом по делу» – пришло сообщение.

А какой к чертям собачьим отчет, если после вчерашней выходки Граува дело нужно открывать снова.

Никита плюхнулся на ложемент челнока межпланетарной прокураторы и закрыл глаза.

У меня нет толстой папки с отчетом, зато есть толстая прокурорская машина. Но вряд ли это произведет на генералов неизгладимое впечатление.

– Мыс Канаверал, – прошептал он, как только ремни мягко обхватили его тело.

Никита ощутил толчок, словно прыжок хищника вверх. Челнок несколько секунд повисел неподвижно, а потом рванул вперед, набирая скорость.

Легкая убаюкивающая вибрация прошла по телу Ларского. Он не смотрел ни вверх, на широкий, раздвигающий борта машины чуть розоватый композитный фюзеляж, ни на экран управления у ложемента, но чувствовал себя пупом этого мощного механизма. Здоровенного челнока, развернувшего где-то позади ложемента фасетчатые отражатели вытянутых вдоль тела крыльев и изогнутых под брюхом килей.

Где-то над горизонтом наверняка выползло еще сонное светило и лениво потянуло лучи к прозрачному куполу кабины. С десятком пустых ложементов кабина челнока, возможно, была слишком большой для одного следователя прокуратуры. Но Никите нравились челноки. В машине чувствовались неумолимость и спокойствие, которых не хватало Ларскому, вечно боровшемуся с желанием все бросить и всех послать даже не в пределы, а в запредельный космос. В огромной, пустой и без лишних деталей кабине челнока жизнь переставала казаться давящим со всех сторон хаосом.

Весь полет он не открывал глаза и думал о том, куда утром пойдет Граув, как только его выпустят из мобильного реанимационного модуля, и вернет ли себе Ирт прежний облик после всех невероятно причудливых трансформаций, которые Ларский наблюдал этой ночью. И после этого не мог уснуть даже на лебяжьей перине. Он очень хотел сделать ставку на одного из этих двоих. Но на кого именно? И как провернуть интригу без лишней крови?