Пылающий мир - [98]

Стены тоннеля покрыты грибковой слизью, а железнодорожные пути скрыты тридцатью сантиметрами мутной воды, поэтому сложно поверить, что когда-то это место было сверкающей городской артерией, качающей жизненную силу города из головы в ноги и обратно. В нынешнем состоянии она больше похожа на канализацию.

— Я не так беспокоюсь о воде, — продолжает он, — как о высоковольтном рельсе, проходящим под ней. Надеюсь, сегодня не тот день, когда они решат его включить.

— Папа, — стонет Спраут.

— Кто-то был так одержим защитой своей дочери, — говорит Джули. — Кажется, ты забыл, что она частенько бывает рядом.

Эйбрам выглядит виноватым, но ничего не говорит.

— Или тебе так нравится быть козлом, что это того стоит?

— Она в порядке.

— Папочка, я боюсь, — говорит Спраут.

— Всё нормально, солнышко, — говорит Джули, поворачиваясь и наклоняясь до уровня глаз Спраут. — Он просто шутит и пытается нас напугать. Он бы не взял тебя сюда, если бы здесь было опасно.

Спраут щурится.

— Не разговаривай со мной, — говорит она. — Ты мне больше не нравишься.

Джули вздрагивает. Внезапно она становится похожа на девочку, стоящую напротив неё.

— Спраут, — говорит она. — Мне очень жаль, что я поранила твоего папу. Я не хотела, но моя мама больна, и я… Мне было нужно, чтобы он ей помог.

Взгляд Спраут не меняется.

— Ты снова хочешь его поранить?

— Нет! Конечно же, нет.

— Тогда почему ты всё ещё тычешь в него этим пистолетом? Джули колеблется.

— Потому что мне нужно… Я не знаю, вдруг он захочет…

— Не разговаривай со мной, — говорит Спраут и шлёпает вперёд, чтобы присоединиться к отцу.

Джули смотрит на воду вокруг её лодыжек. Она выпрямляется и видит, что я за ней наблюдаю. Моё сердце сжимается от её страдающего взгляда, но она быстро отворачивается. Кажется, прошло много дней с тех пор, как мы смотрели друг другу в глаза. Мы избегаем этого, словно боимся получить травму. Когда мы научились друг друга бояться? Бояться представлять, о чём думает другой, избегать жестокостей, которые мы написали и поместили в рты друг друга?

Не знаю, как это остановить. Мы потерялись на старых тропинках, попались в старые ловушки. Мы должны были идти через этот тёмный лес бок о бок, но я чувствую, как дистанция между нами увеличивается.

* * *

Уровень воды растёт, пока поток почти не превращается в реку, ползущую под Аллегейни, как её застенчивый ребёнок. Топливо поездов создаёт на его поверхности психоделическую радугу, которая бешено завихряется, когда мы пробираемся вперёд. Когда вода поднимается Спраут почти до пояса, Эйбрам пытается посадить её на плечи. Он поднимает её на полметра от земли, но раны дают о себе знать, и он с болезненным стоном роняет её.

— Всё хорошо, папа, — говорит она и берёт его за руку. — Я в порядке.

Он морщится, но соглашается и движется вперёд, крепко сжимая её руку.

— Знаешь, я тоже злюсь на Джули, — говорит он. — Но она права. Я бы не взял тебя сюда, если бы здесь было опасно.

Спраут смотрит на капающий потолок.

— Здесь правда безопасно?

— Правда. Когда я был маленьким, я собирался сбежать от людей сюда. Когда у меня были низкие показатели, и босс-отец сделал мне выговор, я убежал и спрятался в этих туннелях, — на его лице появляется тревожная задумчивость. — Я спал на лавочке на станции Первая улица, пил капли с потолка… Иногда я прятался по нескольку дней, пока сильно не проголодаюсь, — он хихикает. — Тогда я начинал видеть всякие вещи и понимал, что пора возвращаться.

— Что ты видел? — с тревогой спрашивает Спраут.

Сначала он не отвечает. Он идёт вперёд, в темноту, за светом фонарика.

— Рот.

— Рот?

— Когда мне становилось очень одиноко и голодно, туннель превращался в огромный круглый рот с зубами по кругу. Я представлял, что этот монстр был больше вселенной, и он собирался поглотить всё вокруг.

— Боже, — говорит Нора. — Может, хватит?

Эйбрам качает головой, словно избавляясь от ностальгии.

— Но, в любом случае, здесь безопасно. Здесь тихо, мирно, никто не знает об этом месте, и никто нас не достанет.

Спраут не поддерживает разговор. Она возвращается в своё обычное тревожное молчание.

— Эйбрам, — осторожно спрашивает Нора. — Как твои швы? Не чувствуешь, как поднимается температура? Голова не кружится? Бреда нет?

— Я в порядке, спасибо, Нора.

Нора смотрит на М и поднимает брови. Интонацию Эйбрама всё труднее распознать, сарказм уже не так очевиден. Я начинаю думать, что его шутка о плавании на самом деле не была шуткой, но туннель, наконец, идёт под уклон и вода отступает. Фонарик освещает станцию впереди.

— Наша остановка, — говорит он, и мы поднимаемся по служебной лестнице на платформу.

Джули бегает фонариком вдоль заплесневелых кафельных стен, ища выход.

Луч падает на скамейку, где лежит заплесневевшая, изъеденная крысами подушка и такое же одеяло. Бесконечные капли падают в банку из-под супа, стоящую рядом, но она слишком ржавая, чтобы удерживать воду. Рядом с ней лежит альбом.

— Да ладно, нет! — бормочет Джули. — Он не может быть твоим.

Эйбрам смотрит на старую картинку, альбомные листы размокли, рисунки размылись в пятна Роршаха[10]. Из него рвётся смех.

— Пошли, — говорит он и быстро направляется к лестнице.