Пылающий меч - [47]

Мучило Нефертари только отсутствие Яхмоса. Без поддержки мужа она чувствовала себя очень уязвимой.

Но вот наконец он возвращается!

Задолго до прибытия судна Нефертари поспешила на пристань, где уже праздничная толпа собралась встречать фараона.

Ни он, ни она не услышали радостных криков. Они смотрели в глаза друг другу, и счастье их было глубоко и полно.

С Нефертари Яхмос забывал о войне и сражениях, их ночи были полны любви, радости и нежности. Но утро вновь возлагало на плечи фараона груз его нелегких обязанностей. Самой главной из них было вознести молитвы богу Амону в Карнакском храме, чтобы силы неба помогли силам земли. Затем фараон собирал на совет сановников. Слово царственной супруги выслушивалось с уважением. Она, как никто другой, знала все хорошее и дурное в жизни фиванцев и умела настроить умы на благое решение.

— Сколько еще ты пробудешь в Фивах? — спросила Нефертари мужа, когда теплым вечером они наслаждались покоем на дворцовой террасе.

— Вернусь в Пер-Камос, как только получу сведения об умершем военачальнике. Я должен узнать, не служил ли он гиксосам, может быть, он…

— Что, он?

— Моя мать предполагает, что он мог быть лазутчиком врага и убийцей отца и брата.

— Чудовище, убившее двух фараонов… Ты мог стать его третьей жертвой!

— Будь бдительна, Нефертари! Обо всем, что покажется тебе подозрительным, сразу же сообщай Карису.

Фараон принял Хирея у себя в покоях. Хирей по-прежнему неусыпно следил за жатвой, за зерном в житницах, — хлеб во время войны такое же оружие, как меч, — но вдобавок он взял на себя еще и заботу о безопасности Фив. Добродушный веселый толстяк легко сходился с людьми, и все всегда ему были рады. Однако сам он никогда не забывал те времена, когда в Фивах было немало сторонников гиксосов. Несмотря на тучность, Хирей был легок на ногу и, обходя город, прислушивался и приглядывался, нет ли чего подозрительного.

— Что ты можешь сказать о покойном военачальнике, Хирей?

— Все. Он же фиванец. До высоких чинов он поднялся из самого низа, благодаря своему умению учить молодых воинов. Большую часть жизни провел в пустыне, в военном поселке, всегда был яростным противником гиксосов. Умирая, призывал друзей и близких хранить верность царице Свободе.

— Не было ли интриг и тайн под маской благонадежности?

— Нет, государь. Военачальник жил в казарме и занимался с утра до ночи своими подопечными.

— Ездил ли он когда-нибудь на север?

— Ни разу.

— Были ли в его окружении лица, вызывавшие подозрение?

— Ни одного.

— Стало быть, честный и уважаемый воин верно и преданно служил Египту?

— Именно так, государь.

— А может быть, твое подозрение вызвал кто-то из наших фиванских сановников?

— Нет, государь.

— Не расслабляйся, Хирей. Будь бдителен.

— Если бы в наших добрых Фивах появился сторонник гиксосов, я бы сразу узнал об этом.

Фараон Яхмос выполнил и еще одно распоряжение царицы Яххотеп: съездил в военное поселение и приказал сделать там большой загон и конюшню. Если судьба будет благосклонна, то Усач и Афганец с помощниками скоро привезут в Фивы гиксосских лошадей.

34

Наконец-то долгожданное новолуние! На счастье, небо затянуто облаками.

— Пора, — решил Афганец.

— Что ты выбираешь — лошадей или колесницу?

— Думаю, лошади опаснее.

— Значит, лошадей я беру на себя.

— Почему это ты?

— Потому!

— Будем тянуть жребий!

— Нет времени. Я прекрасно управляюсь с ослами, а животины гиксосов не намного длиннее и выше. Только не промахнись, Афганец! Если не добудешь колесницы, мои подвиги пойдут насмарку.

— А ты не забывай, что колесница без лошадей тоже ни на что не годится.

— Хорошая штука жизнь, правда? Когда мы только начинали борьбу, я не сомневался, что очень скоро погибну. А вот все живу, и даже собираюсь этой ночью в очередной раз схватиться с врагом.

— У тебя еще будет время предаться воспоминаниям по дороге. В путь!

Рискуя жизнью, друзья разведали, что гиксосы отвозят нуждающиеся в починке колесницы в особый сарай, находящийся довольно далеко от лагеря. Там же держат они и небольшой табун лошадей. Может, это больные или слишком старые лошади? Как бы то ни было, главным достоинством этих лошадок было малое число сторожей.

После полуночи за ними следило не больше десятка караульщиков, и только трое дремало под навесом, где стояли колесницы.

Затаившись в колючей жесткой траве, египтяне наблюдали за гиксосами.

— Если хоть один из них поднимет тревогу, все пропало, — прошептал Афганец. — Нужно снять их всех разом.

— А я боюсь, как бы не подняли тревогу их четвероногие друзья. Прежде чем уводить лошадей, предлагаю уничтожить и спящих в караулке гиксосов.

Оба были опытными воинами и прекрасно понимали, что малейшая оплошность для них гибельна. Гибельным было и промедление. Зажав кинжалы в зубах, каждый бесшумной змеей пополз к намеченной цели.

Один из сторожей успел издать слабый крик, но тут же умолк навсегда.

Храбрецы с колотящимся сердцем застыли на месте. Что-то будет? Казалось, прошла вечность. В стане гиксосов по-прежнему ни шороха.

Египтяне тихонько направились к караульне. Усач подал знак, и они проскользнули внутрь.

Сопротивляться попытались лишь два офицера, спавшие в глубине помещения, но и с ними покончили быстро и решительно. Теперь можно было отправляться за лошадьми.