Пылающий лес - [6]

Ему казалось, что прошла целая вечность, прежде чем он добрался до мешка. А когда он очутился около него, в голове словно закачался маятник, стукаясь о стенки черепа. Решив немного отдохнуть, положил под голову мешок. Одна минута проходила за другой. Солнце скрылось на западе за облаками, стало прохладнее, но внутри у него все горело от непереносимой жажды. Он мог слышать журчание реки и смех ее среди прибрежных камышей. И река показалась ему нужнее и ящика с лекарствами, и одеяла, и винтовки. Он весь ушел в ее манящую ласковую песню, пополз к ней, а маятник все быстрее принялся качаться у него в голове, когда шум воды начал все более приближаться. Наконец он добрался до мокрого песка, упал вниз лицом и начал пить.

После этого ему не захотелось уже возвращаться. Он повернулся и лег на спину с обращенным к небу лицом. Мокрый песок под ним был так мягок и так освежающе прохладен. Жар в голове утихал. Он мог слышать теперь вечерние звуки, которые доносились к нему из леса.

В этот день сумерки наступили раньше, так как на западе сгустились тучи. Кругом полная тишина. Даже ветер перестал дуть с реки. И до напряженного слуха Карригана, радостно чувствовавшего, как от прохладного сырого песка утихает лихорадка, донеслись какие-то новые звуки. Сначала он подумал, что это всплеснула рыба Но звуки снова повторились, и он различил равномерные удары весел

Вздрогнув, он приподнялся на локте. Река была окутана сумраком, и он ничего не мог разглядеть. Но до него доносились тихие голоса и удары весел; и скоро он узнал, что один из голосов принадлежит женщине.

У него бешено забилось сердце.

— Она возвращается! — прошептал он. — Она возвращается.

Глава IV

Первым побуждением Карригана, таким же внезапным, как и охватившая дрожь, было окликнуть гребцов невидимой лодки, И слова уже готовы были сорваться с его губ, но он удержался. Они не могли миновать его или не услышать его голоса, а потому он решил подождать. В конце концов, осторожность могла быть и не лишней. Когда он снова пополз к своей винтовке, то почувствовал, что движение не причиняет ему больше сильной боли. В то же время он не упускал ни одного доносившегося с реки звука. Говорили тихо, да и удары весел были очень осторожны; наконец их почти уже не было слышно, хотя он знал, что лодка подходит все ближе. Что-то боязливое и таинственное было в ее приближении. Может быть, женщина с дивными глазами и блестящими волосами вновь изменила свои намерения и возвращалась только с целью прикончить его.

Эта мысль заставила его еще сильнее напрячь свое зрение. В окутывавшем реку сумраке выделилась легкая тень, затем она приняла очертания; что-то тихо зашуршало о камни и песок, а вслед за этим послышался всплеск прибрежной воды под осторожно идущими ногами; кто-то вытаскивал лодку на берег. За первой тенью показалась другая. Прошли несколько шагов и остановились. Чей-то голос тихонько окликнул:

— Мсье! Мсье Карриган!

В голосе слышалась тревога, но Карриган молчал. Потом раздалось снова:

— Он здесь, Бэтиз! Я уверена в этом.

В голосе звучала еще большая тревога; он дрожал от волнения.

— Бэтиз, а если он умер?.. Он там, под этими деревьями.

— Он не умер! — немного приподнявшись, ответил Карриган. — Он здесь, снова за скалой.

Женщина бросилась туда, где лежал он, сжимая рукой холодный ствол винтовки и обернувшись к ней лицом. И вновь он увидел перед собой ее лучистые глаза, а при бледном свете, который лился с неба перед восходом луны, она показалась ему еще прекраснее, чем при солнечном блеске. Опустившись на колени, она близко наклонилась к нему, положив ему руки на плечи; сердце у нее сильно билось, что видно было по учащенному дыханию.

— Вы не очень тяжело ранены? — спросила она.

— Не знаю! — ответил Дэвид. — Это был отличный выстрел. Думаю, моей голове изрядно досталось. Во всяком случае, я не могу встать на ноги.

Она приложила свою ладонь к его лбу. Это походило на прикосновение холодного бархата. Потом позвала человека, которого звали Бэтизом. Когда он подошел ближе, то напомнил Карригану огромного шимпанзе с его несоразмерно длинными руками. Карриган еще крепче сжал приклад своего ружья. Женщина о чем-то быстро заговорила по-французски, но Дэвид уловил смысл. Она приказывала Бэтизу бережно перенести его в лодку. «Мсье тяжело ранен, ранен в голову», — волновалась она. Бэтиз должен был особенно беречь голову. Дэвид засунул свой револьвер в кобуру, когда Бэтиз нагнулся над ним, и попытался благодарно улыбнуться женщине, которая, чуть не убив его, теперь о нем так заботилась. Ночь становилась все светлее, и он мог лучше разглядеть свою странную спасительницу. Серебряная полоса света легла на реку; взошла несколько бледная луна, радуясь, что тучи закрыли солнце на целый час раньше обычного. Эта светлая лунная дорожка была заслонена, однако, головой Бэтиза, головой настоящего дикаря, повязанной, как у пиратов, большим платком. Он подсунул свои длинные руки под спину Дэвида и без всякого усилия осторожно поставил его на ноги, а затем легко поднял, как ребенка, и пошел с ним по песку.

Карриган не ожидал этого. Он был слегка ошеломлен и сконфужен. Ему не нравилось, что его понесли, как малого ребенка, хотя бы и в присутствии того, кто умышленно привел его в такое состояние. А Бэтиз нес его с такой дьявольской легкостью, словно он был мальчишкой, ничтожным карликом, а Бэтиз — мужчиной. Он предпочел бы проковылять на своих собственных ногах или проползти даже, а потому и сердился на Бэтиза, пока они двигались к лодке. Он считал в то же время, что ему обязаны дать некоторые разъяснения. Эта женщина даже и теперь, чуть не убив его, разрешала себе явно бесцеремонное с ним обращение. Она могла хотя бы заявить ему, что ошиблась и теперь раскаивается, но она с ним больше и не заговаривала. Не говорила она и с Бэтизом, и пока метис укладывал его в середине лодки, молча стояла на берегу. Потом Бэтиз перенес в лодку его винтовку и дорожный мешок, который подложил ему под спину, чтобы он мог сидеть. А затем, не спрашивая позволения, взял на руки женщину и перенес ее, чтобы она не промочила ноги.