Пылающий алтарь - [6]

Шрифт
Интервал

Мирей. Мама!

Алина. …это ведь не будет с кем-то недостойным… нет, после того, что тебя ожидало, что должно было произойти… это не станет моральной деградацией, я знаю, ты на такое не способна. Им не может быть прожигатель жизни, как, скажем… ну, не знаю, как этот Шантёй, который никогда не сумеет…

Мирей (еле слышно). Но почему — Шантёй?


>Из двери, ведущей в сад, входят Октав и Ивонна. Октав держит на плечах маленького Жака, который хлопает в ладоши, испуская воинственные крики.


Октав(готовясь опустить ребенка на пол). Ну все, малыш, хватит…

Жак. Еще, дедушка, еще!

Октав. Еще раз вокруг лужайки?.. Ну хорошо, только один раз.

Алина (мужу). Если этот ребенок станет совершенно невыносимым, это будет твоя вина.

Ивонна. К счастью, мама, есть ты — постоянный противовес!

Октав (Жаку). Ну, ладно. Остальное — завтра.

Мирей (подходя к малышу). Здравствуй, Жако! (Ласково треплет его волосы, но, поймав на себе пристальный взгляд Алины, резко выпрямляется. Ивонне.) Что, его опять искусали?

Ивонна.Я только минуту назад говорила: до тех пор, пока не будет осушен пруд…

Октав (Ивонне). Пойдем, я собирался тебе кое-что показать. (Выходит в правую дверь.)

Ивонна. Но поскольку здесь принцип — ничего не менять…

Алина. Перестань.

Ивонна. Ну, Мирей, будь ты свидетелем. Здесь полно мебели, совершенно ненужной, которая пригодилась бы в моем доме. Я ведь не говорю о дорогих вещах.


>В этот момент возвращается Октав, он очень бледен.


Октав (вполголоса, Алине). Это ты унесла брошюры?

Алина. Да.


>В застекленную дверь стучит садовник.


Октав (еле сдерживаясь). Могу я узнать, куда ты их положила?

Алина. Пожалуйста, потом.

Октав. Надеюсь, они хотя бы целы?

Алина.Я их просто убрала отсюда. Алексис, что там, вишня? Мы давно ждем ее! (Берет корзину.) Цветы?… Это, кажется, тебе, Мирей! (Протягивает ей букет.)

Мирей. Что это?

Алина. Их принес садовник господина Шантёя.

Ивонна. Мирей!.. Ты только погляди!

Октав. От Шантёя?

Мирей.Я имела глупость похвалить его розы «кримсон»: их видно с корта.

Алина.Я пошла надевать шляпу. Догони меня у выхода.

Ивонна (взяв малыша за руку, выходит вместе с матерью). Мама, неужели никак нельзя добиться, чтобы ребенок завтракал ровно в половине двенадцатого!.. (Продолжения разговора не слышно.)

Октав (с трудом беря себя в руки). Моя жена способна сжечь книжки. (Ожидает возражений, однако Мирей отвечает не сразу.)

Мирей (продолжая держать цветы, рассеянно). Нет… нет… Вы ошибаетесь.

Октав. Вы так думаете? (Порывисто.) Милая моя, если б вы знали… (Умолкает.) Но вы все стоите с цветами! Я скажу, чтобы их поставили в вазу.

Мирей (внезапно, со страстью). Нет, нет! Их надо выбросить.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

>Та же декорация.

>Десять дней спустя.

>Мирей пишет, сидя за столом; время от времени заглядывает в лежащую перед ней записную книжку. Вздрагивает при звуке приоткрывающейся двери, но, увидев Октава, успокаивается.


Мирей (тихо). Я написала для вас эти четыре письма. Возможно, вы хотите взглянуть… конечно, так было бы лучше. Во-первых, моя орфография…

Октав (не расслышав). Что?..

Мирей.Я говорю, что было бы лучше, если б вы просмотрели эти письма.

Октав. Совершенно ни к чему, я уверен, что они написаны очень хорошо.

Мирей. Я написала в архив Дрё, как вы просили.

Октав. Хорошо.

Мирей. Однако я почти уверена, что нам удалось пролить свет на дело Дюпона. По-видимому, в 8-й роте служили два Гастона Дюпона, но один из них не упоминается в дивизионных списках.

Октав. Вы восхитительны, Мирей! Для меня было таким облегчением, что вы вызвались помочь мне с перепиской.

Мирей. Не стоит говорить об этом.

Октав. Когда я пишу подряд слишком долго, у меня здесь (показывает на предплечье) словно судорога. Не знаю, то ли ревматизм, то ли еще что-то…

Мирей(рассеянно). Как это неприятно.

Октав (присматриваясь к ней). Вы бледны.

Мирей. Пустяки.

Октав. Глаза немного усталые.

Мирей.Я не особенно хорошо сплю сейчас.

Октав. Да, я слышал ночью, как вы ходили по комнате. Не надо бы вам так утомляться с этими письмами.

Мирей. Нет, я счастлива, что было чем заняться ночью. Когда не спишь…

Октав. Да… но это неразумно. Если б только моя жена догадывалась…

Мирей. Не говорите ей, пожалуйста. Вообще лучше было бы убрать эти бумаги, свекровь может войти в любой момент.

Октав. Мне казалось, вы теперь ее называете мамой.

Мирей. Да, но в ее отсутствие…

Октав. По-моему, вы несколько удручены тем…

Мирей. Чем?

Октав. Тем, что вам приходится что-то держать от нее в секрете.

Мирей. Да, я предпочла бы ни от кого ничего не скрывать. Тем более от нее. Ведь то, что я делаю, так естественно. Но если она об этом узнает…

Октав. Вы полагаете, она рассердится?

Мирей (с запальчивостью). Ну, во-первых, это было бы мелочно… и потом, в конце концов я вольна поступать как считаю нужным.

Октав. Разумеется.

Мирей. Нет, это только чтобы ее оградить от волнений… Она и без того страдает!

Октав. Она здесь не единственная, кто страдает.

Мирей. Но у нее это — словно особый дар, я не знаю никого, кто был бы наделен такой способностью к страданию.

Октав. Вам не кажется, что ей не хватает какого-то… (помолчав, как бы подбирая слово) целомудрия? Я не хочу сказать, что она афиширует свое горе: скорее она его раздувает, как пламя — которое в итоге спалит вас.


Еще от автора Габриэль Марсель
Семья Жорданов

Габриэль Марсель широко известен в России как философ-экзистенциалист, предтеча Ж. П. Сартра, современник М. Хайдеггера. Между тем Марсель — выдающийся драматург. Его пьесы переведены на многие языки, ставились, помимо Франции, в ФРГ, Италии, Канаде и других странах.В настоящем сборнике впервые на русском языке публикуются избранные произведения из драматургического наследия Марселя. Пьесы, представленные здесь, написаны в годы первой мировой войны и непосредственно после ее окончания. Вовлеченность в гущу трагических событий характерна для всего творчества Марселя.


Завтрашняя жертва

Габриэль Марсель широко известен в России как философ-экзистенциалист, предтеча Ж. П. Сартра, современник М. Хайдеггера. Между тем Марсель — выдающийся драматург. Его пьесы переведены на многие языки, ставились, помимо Франции, в ФРГ, Италии, Канаде и других странах.В настоящем сборнике впервые на русском языке публикуются избранные произведения из драматургического наследия Марселя. Пьесы, представленные здесь, написаны в годы первой мировой войны и непосредственно после ее окончания. Вовлеченность в гущу трагических событий характерна для всего творчества Марселя.


Быть и иметь

Работа Габриэля Марселя "Быть и иметь" переведена на русский язык впервые. Это сравнительно небольшое по объему произведение включает в себя записи 1928–1933 годов, объединенные под названием "Метафизический дневник", и резюмирующий их "Очерк феноменологии обладания".Название работы — "Быть и иметь" — раскрывает сущность онтологического выбора, перед которым поставлена личность. Она может подняться к аутентичному бытию, реализовав тем самым, свою единственную и фундаментальную свободу. Но бытие трансцендентно по отношению к миру субъект-объектного разделения, который Марсель называет миром обладания.


Пьесы

Габриэль Марсель широко известен в России как философ-экзистенциалист, предтеча Ж. П. Сартра, современник М. Хайдеггера. Между тем Марсель — выдающийся драматург. Его пьесы переведены на многие языки, ставились, помимо Франции, в ФРГ, Италии, Канаде и других странах.В настоящем сборнике впервые на русском языке публикуются избранные произведения из драматургического наследия Марселя. Пьесы, представленные здесь, написаны в годы первой мировой войны и непосредственно после ее окончания. Вовлеченность в гущу трагических событий характерна для всего творчества Марселя.


Человек праведный

Габриэль Марсель широко известен в России как философ-экзистенциалист, предтеча Ж. П. Сартра, современник М. Хайдеггера. Между тем Марсель — выдающийся драматург. Его пьесы переведены на многие языки, ставились, помимо Франции, в ФРГ, Италии, Канаде и других странах.В настоящем сборнике впервые на русском языке публикуются избранные произведения из драматургического наследия Марселя. Пьесы, представленные здесь, написаны в годы первой мировой войны и непосредственно после ее окончания. Вовлеченность в гущу трагических событий характерна для всего творчества Марселя.