Пылающая комната - [48]

— Я тебе говорил, что я не твой мальчик, и то, что я с тобой сплю, еще не значит, что ты мне дорог, и не воображай, что ты нашел в моем лице няньку и преданного шута, — мне самому было странно, что я с удовольствием произношу все это, не веря ни единому слову.

— Я тебя люблю, Стэн, — серьезно и с явным насилием над собственным самолюбием сознался он. — Я знаю, что ты, единственный, кого я люблю.

— Ну не надо так преувеличивать, — продолжал я, все тем же издевательским тоном, любить — это смешно, а уж меня вдвойне смешно, ты и сам это знаешь.

— Я буду делать все, что ты скажешь, если хочешь, я все брошу, музыку, этот город, мы можем уехать и жить где-нибудь.

— Да, ты и вправду спятил, ты думаешь, тебе дадут жить, «где-нибудь», да за тобой же тянется целая свора голодных шакалов, которые тешат твое тщеславие, журналисты, бабы, жены, имиджмейкеры, шоферы, повара, дизайнеры, рабочие сцены, вся эта дрянь бесконечная.

— Мне они не нужны, — возразил он с тем смирением, которое только бесило меня, потому, что я знал, что он не понимает главного, неслучайности этой несчастной страсти, от которой он ослеп и оглох.

— Меня полиция ищет, ты об этом забыл? — спросил я, немного успокаиваясь.

— У меня есть деньги, мы можем уехать туда, где тебя искать не будут.

— Да что ты заладил, уехать, уехать, куда ехать-то, в Центральную Африку, что ли?

— Куда хочешь.

— Некуда нам ехать, Крис, и чем скорее ты это поймешь, тем лучше.

Я сел на стол, а он продолжал стоять растерянно посреди комнаты, и я задумался над тем, насколько он ближе мне такой, чем тот, который так нравится миллионам поклонников.

17 июня 2001

Я начал обдумывать структуру альбома и пытаться вытянуть из Криса хоть какие-нибудь формальные правила, по которым он должен создаваться, но он вместо объяснений говорит мне одно и тоже: «Пиши все что хочешь, у тебя все в порядке, я спою любые слова, и все будут визжать от восторга». Не очень-то мне в это вериться.

— Послушай, Крис, я не хочу, чтобы ты тащил меня в свой мир, только потому, что мы с тобой любовники, а на самом деле я ничего не стою, меня будет презирать твоя же группа, не говоря уже обо всех прочих. — заметил я пока он собирался на репетицию.

— Не смей так говорить, — рявкнул он на меня, — ты пишешь, что нужно, я знаю лучше тебя, я пою, а не ты, кое в чем я разбираюсь лучше тебя, ты понял? — он подошел ко мне и схватил меня за плечи. — Если не напишешь весь альбом, я вообще брошу к черту все, разорву контракт, пусть забирают все деньги, нам с тобой хватит, чтобы протянуть до того, как я найду себе работу в каком-нибудь клубе.

— А Джимми, а ребята, — спросил я с неподдельным страхом, — ты что их собираешься подставить?

Он нахмурился и через секунду ответил:

— Я им сам выплачу компенсацию.

— Крис, перестань, — возразил я, обнимая его, и прижимая к себе, — ты же знаешь, я не нарушу обещания, я напишу, только не злись.

Он уехал, а я остался, мотивируя это тем, что мне необходимо было посидеть одному и подумать кое над чем. На самом деле думать мне не хотелось. Мне до потери памяти хотелось напиться. Никогда прежде такая потребность у меня не возникала. Я лег на ковер и, глядя в потолок, стал размышлять. «Юноша должен отвлекаться от учения непродолжительной игрой на музыкальных инструментах, для того чтобы согреть кровь и чтобы от чрезмерных упражнений им не овладела меланхолия». Я вспомнил это странное поучение Дюрера, и на сей раз оно не показалось мне таким уж загадочным. При моей безумной, нереализованной любви к графике, я был абсолютно лишен музыкальных способностей, я не только не понимал, как моя сестра играет на фортепьяно и на флейте, я даже помыслить не мог о каком либо соприкосновении с миром звука. Похоже, что Крис собирался поступить со мной также, как советовал поступать с учениками Дюрер, давать им все необходимое и даже свыше того, но держать под непрестанным надзором. Не могу сказать, что мне это льстило. В отличие от Генри при прочих существенных достоинствах, Харди был чужд сознательному стремлению к принуждению.

18 июня 2001

Крис получил свой браслет, точно такой же, как пропавший и торжествующе сообщил мне:

— Знаешь, что значит эта фигня, это значит «Сердце девственницы не знает пощады» Красиво, правда? — он с удовольствием надел браслет на руку и протянул мне, чтобы я им полюбовался.

— Да, впечатляет, — согласился я, — только какое отношение к тебе имеет эта девственница?

— Плевать на нее, — возразил Крис, не желавший долго размышлять над непонятными фактами, — я поеду с тобой в «Дюну», мы будем танцевать всю ночь, и тебе не отвертеться.

— Дело твое, — согласился, зная по опыту, что отговаривать его бесполезно.

Он притащил меня в клуб в час ночи. Мы выпили водки, и он, разумеется, не оставлял своего намерения обрести во мне партнера по танцам. Я ненавижу танцевать, но чтобы доставить ему удовольствие, возражать не стал.

Он обнял меня чуть ниже талии, я положил руки ему на плечи, и в целом мы смотрелись вполне респектабельно, как обычная пара танцующих в ночном клубе. Но ситуация приняла неожиданный оборот.

К нам подошел бармен, вероятно, давно уже на меня смотревший, и спросил Харди, которого, очевидно, знал и неплохо: