Пыль и бисер - [46]

— Что с Вами, Федор Андреевич?

— Да что-то дурно стало, пройдет. — он явно не из ипохондриков.

— И частенько ли Вам так дурнеет? — послал Господь припадочного.

— Редко. — он попытался встать, не смог. Пришлось помочь опереться на стену, чтобы сохранилась иллюзия самостоятельности. А ведь здоровый же тип, сантиметров на пятнадцать выше меня. Очень неудобен в транспортировке.

— С рождения этими припадками страдаете?

— Я не припадочный, сударыня.

— Конечно. Так вот, потери сознания с носовыми кровотечениями давно начались?

Он долго молчал, надеюсь, обдумывая вопрос, а не измышляя отговорку.

— Лет 7 уже.

— Вот просто в один прекрасный день началось само?

— Нет. — язвительно парировал он. — В один не самый прекрасный день я выслеживал бомбиста в императорском поезде.

— Вы видели то крушение? — да ладно, живой очевидец удивительнейшей истории.

Он горько вздохнул.

— Я в нем участвовал.

* * *

Время завтрака по умолчанию считают безопасным. Ну что может произойти за едой? Свита полусонно занимала места, Государь и Императрица улыбались старшим детям, когда идиллия закончилась. Вагон подпрыгнул, небо и земля сменялись местами. Первый удар, второй, уже тихий третий. Роскошный, сияющий вагон-столовая превратился в скомканную ловушку. Первым собрался Государь, и придерживая часть потолка своим мощным плечом, организовал выход остальных сквозь прорванную стену. Он оплатит этот подвиг болезнью и безвременной смертью, но спасет всех. Оглушенные придворные не сразу сообразили, что находятся почти в самом низу оврага. Из вагона обслуги слышались слабые стоны, но когда подоспела помощь, там спасать было уже некого. Молодой франт, жутко гордый от того, что может видеть весь двор на расстоянии нескольких шагов, в момент крушения был выброшен из тамбура своего вагона и успел прикрыть грудью большеглазую девочку в серо-голубом платье, когда мимо пронеслась сорванная стальная крыша. Лишь потом он сможет поклониться Великой Княжне, а пока прижимает к земле ее трясущееся тельце.

Суета, крики, стоны. Императрица мужественно помогает раненным, лишь на несколько минут преклонив колени перед обезглавленным телом казака. Тот сопровождал ее больше 20 лет, всю ее российскую жизнь.

* * *

Я протянула ему мокрое полотенце, стерла кровь, и мы приступили к остывшему завтраку.

— Федор Андреевич, я тут отъеду на несколько часов: мне нужно встретиться с семьей. — Он с подозрением посмотрел на меня.

— У Вас есть семья?

— Да. Мама, отчим, сестра. Я дико скучала по ним все это время. — я повертела в руках ложку и отложила в сторону. — Наверное, Вам понадобится одежда. Более современная.

Он чуть неуверенно встал, дошел до сюртука и порывшись внутри достал несколько ассигнаций.

— Боюсь, они нас не спасут, друг мой. Сейчас в ходу совсем другие деньги.

Он сжал губы и побледнел чуток.

— Я не альфонс и не могу допустить, чтобы Вы меня содержали.

— Тогда могу Вам одолжить. — улыбнулась я. — Вы сами-то как видите свое будущее?

— Не знаю, Ксения Александровна. — он обреченно изучал свои ладони. — Вы проводите меня туда, откуда Вы попали к нам?

— Почему бы и нет? В понедельник, если все будет хорошо, я снова поеду к господину Углич-Спасскому, и Вы своими глазами увидите эту яму.

— Вот и хорошо. — Он выдохнул с облегчением. — Полагаете, стоит туда попасть — и я вернусь?

— Да понятия не имею. — я с трудом сдержала порыв добавить в кофе конъячку в пропорции 1:1. — Тут есть несколько непонятных мне моментов.

И я рассказала о паспорте, даже помахала оригиналом.

— Да, припоминаю. Я сам его держал в руках. — задумчиво протянул гость.

— Когда же?

— Ну… — он помялся. — Перед нашей встречей в Суздале. Только тогда в нем была запись о Вашем замужестве.

То есть это не тот, а другой паспорт. Вообще другой. И все это вообще можно списать на бред, не сидел бы посторонний мужик на моей кухне.

— Я тут посмотрела архивы некоторые. — неуверенно начала я. — Там нет графини Татищевой.

— Да? — вот она его фирменная ирония.

— Да. Зато есть печальная история графа Петра Николаевича Татищева, который в ноябре 1894 года вызвал на дуэль чиновника из Петербурга. Сам был смертельно ранен, а чиновник — осужден за дуэль.

Он все еще не догадывался.

— Чиновника понизили в должности и тот стал рядовым жандармом. И точно так же пошел на склады на Лиговской улице.

— А что же с ним…. Со мной… Стало?

Вместо ответа я молча протянула ему ноут с раскрытой статьёй.

— И что это значит?

— Это значит, что у нас есть две новости: одна хорошая, а другая — так себе. Мы не совсем в будущем и не совсем в прошлом. У нас есть рассказ Рэя Бредбери «И грянул гром». Там человек, попавший в прошлое, раздавил бабочку, а вернувшись в настоящее, застал мир совсем иным. А я в вашем времени уже много чем отличилась. Ваше время уже начало меняться, потому что я там появилась. Но, если мир не почувствовал этого, значит то прошлое — это параллельная линия. Поэтому то, что у нас случилось в 1894-95 гоах — оно не изменилось.

— Это хорошая или плохая новость? — вряд ли ему понравилось объяснение, но лучшего у меня нет и не предвидится.

— Хорошая. Для меня, во всяком случае. Не обязательно изменение будет улучшать жизнь. Предположим, Вы бы попали в Ваше прошлое и познакомили бы Вашего папеньку с другой женщиной. Он прожил бы совсем иную жизнь, а Вы бы не появились на свет. И все хорошее, что Вы делали — не случилось бы. Следовательно, и Вы не cмогли бы их познакомить. Классический временной парадокс. Мир — цепочка нелепиц и случайностей, на самом деле.