Пыль Египта - [23]
На мгновение — или вечность — в странно освещенной комнате воцарилась мертвая тишина. Все актеры этой драмы недвижно замерли, уподобившись скульптурам или рельефам на погребальном саркофаге, и только бешеное биение сердца отдавалось у меня в ушах.
Француз опустил правую руку в карман халата и достал крошечный предмет, маленький золотой реликварий в форме креста, инкрустированный скромными розовыми аметистами, такой миниатюрный, что он потерялся бы на мужской ладони — и пропустил сквозь пальцы тонкую золотую цепочку, позволив предмету раскачиваться взад и вперед наподобие кадильницы.
— Силой изгнавшего тебя, о Асет, Асет ушедшего Египта, памятью Кирилла Александрийского заклинаю тебя, — нараспев произнес де Гранден. — Узри то, что привез я из земли Кем; то, что поднял на тебя и твою власть древний святой: узри и устрашись!
Он торжественно поднял перед собой золотой крестик и двинулся вперед.
Припавшее к полу человекоподобное существо оборвало свой ужасающий смех и, разинув челюсти, не то заковыляло, не то поползло от него, подняв худые когтистые руки и точно защищаясь от волны невидимой силы, исходившей из крошечного золотого предмета в руке де Грандена.
Затем существо, просительно лепетавшее обрывки слов на неведомом мне языке, начало отступать назад. Де Гран-ден неумолимо шел на него.
Я в ужасе затаил дыхание и чуть не вскрикнул, когда француз и его противник дошли до стены — затравленное существо прошло прямо сквозь нее, словно кирпич и камни были лишены всякой плотности!
Маленький француз равнодушно отвернулся и подошел к живой статуе Исиды, стоявшей без движения у кровати. Но теперь это была уже не богиня, а простая девушка. Да, она была прекрасна в своем варварском наряде, но серебристый лунный свет больше ни сиял вокруг нее, в ней не было ничего ужасного или пугающего, и жуткие горящие глаза, наполнившие мою душу страхом, стали тем, чем были на самом деле — подобием пристально устремленных, мстительных глаз, изображенным светящейся краской на ее смеженных веках!
— Ступайте к себе, мадемуазель, я приказываю! — не-ромко и властно приказал де Гранден. Затем он обратился ко мне:
— Займитесь месье Дэвидом, Троубридж, друг мой. Полагаю, он испытал нервное потрясение, но в остальном не пострадал.
Я быстро осмотрел лежавшего на кушетке человека, лишившегося чувств, влил в его горло разбавленный водой бренди, поднес к ноздрям пузырек с нюхательной солью и начал растирать его руки и виски. Он чуть пошевелился, раз или два глубоко вздохнул и погрузился в обычный глубокий сон. Когда голова Монтейта наконец замерла на подушке, я расстегнул его пижамную куртку, собираясь прослушать сердце, и увидел на левой стороне груди маленький и еле заметный, но все же узнаваемый красноватый знак:
Я заторопился к де Грандену, чтобы рассказать ему о своем открытии. Он на цыпочках выходил из комнаты Лу-эллы.
— Тише, друг мой, тише! — предостерегающе поднял он палец. — Она спит.
— Где Дэвид? — спросила на следующее утро Луэлла Монтейт, присоединившись к нам за завтраком. — Он, как правило, рано встает. Надеюсь, он не заболел?
Она встала и направилась было к лестнице, но вытянутая рука де Грандена задержала ее.
— У вашего брата выдалась довольно беспокойная ночь, Mademoiselle, — сказал он. — Доктор Троубридж дал ему снотворное; пройдет некоторое время, прежде чем он проснется.
— Ах, — сказала она с выражением искреннего беспокойства в глазах, — только не говорите мне, что у бедного мальчика снова был приступ! Он так страдает! Обычно, если ему становится плохо по ночам, он зовет меня, и я стараюсь ему помочь, как могу. Но прошлой ночью я ничего не слышала и спокойно спала. А вы…
Лицо девушки просветлело, словно какая-то утешительная мысль пришла ей на ум.
— Ну конечно, — улыбнулась она. — Зачем ему звать меня, если в доме гостят два врача? Я уверена, что вы позаботились о нем, джентльмены.
— Безусловно, Mademoiselle, — уклончиво ответил Жюль де Гранден и, отрешившись от всего, начал уплетать яичницу с беконом.
— Нет! Говорю вам, я никогда больше по собственной воле не взгляну на эту дьяволицу! — почти прокричал Дэвид Монтейт в лицо де Грандена. — Можете сколько угодно напоминать мне, что она — моя сестра. Это самое злобное, нечестивое создание в мире, которое нужно вздернуть на виселицу! О Боже, почему нынешние законы не признают ведовство? Я был бы счастлив лично приговорить ее к смерти и увидеть, как она горит на костре.
Он откинулся на подушку, обессилев от наплыва чувств, но продолжал смотреть на нас глубоко посаженными зеленовато-карими глазами, горевшими яростью.
— Она убила дядю Авессалома. Я точно знаю. Теперь я понимаю, что имела в виду старая Мэгги Гурлей, когда предупреждала меня о баньши. Она говорила о Луэлле — о моей собственной сестре! Да, это она убила нашего дядю, а прошлой ночью чуть не покончила со мной. Говорю вам…
— А я говорю вам, месье Дэвид, что вы ведете себя необычайно глупо! — резко прервал его обвинения де Гранден. — Выслушайте меня, прислушайтесь ко мне, обратите внимание на мои слова и выбросьте свои глупости из головы! Вы говорите о сожжении ведьм и,
