Пыль чужих дорог - [13]

Кстати, говоря об администрации. Проверил, не пришел ли от них ответ по Локи, по преданию ему навыков, умений, опыта и прочих атрибутов. Пока висело только сообщение, что заявление принято в разработку и просят обождать, что в скором времени со мной свяжутся.

Ждать так ждать, а пока погулял и поиграл с реальным лохматым другом. Позвонил родителям и брату. Отписал по почте Быдыщу, что происходит у меня и какие награды я получил. Он был не в сети и пока не ответил. С чистой совестью я лег спать.

Вход.

Утро. Хотел бы я сказать, что оно красит новым светом, да вот нет. Под рукой противно чавкнуло, была надежда, что это грязь, но пришлось разочароваться. Шавки дворовые брешут, бегают, свинки ползают, рой насекомых летает. Голожопый шалун таращится на меня сквозь дощатый забор. Этот забор тянулся вдоль всего нашего рабского загона, а сверху была накинута сеть, по виду и запаху рыбацкая. Связаны мы не были. Кроме меня — пара чумазо грязных оборванцев, уровнем гораздо ниже моего.

Один из них выпучил глаза на громадную краснокожую бабу с гигантскими грудями, одну она ловко заправила за травяную юбку, а вторую перекинула через плечо и поила карапуза лет семи, который сидел там в корзинке.

— Ммм шикарно, — пуская слюни, промолвил один из моих коллег по рабской доле.

Я вопросительно выгнул бровь и этот беззубый старик указал на неё.

— Ладная бабенка. Такую хош под себя тащи, хош бревна носи, на все пригодна.

Женщина, услышав его слова, заалела румянцем и сморщила в улыбке свои черные усищи.

Я сплюнул и отошел в сторонку.

— Просто не сезон для твоего перца, — донеслись до меня слова старика.

— Зря ты так. Она и вправду хороша, — ко мне подсел еще один обитатель нашего загона.

Щуплый мужчина, чернявый и толстогубый, чем-то похожий на Манангу, наверно тоже прибрежник. Про таких говорят, что они мечтают не о свободе, а о своих рабах.

— Я вот как свою жену брал, она тоже красивой была. Плуг исправно тащила, дом нам поставила, справила. Скотину и птицу всю обхаживала. А потом года через три, как ей шестнадцать стукнуло совсем дохлой стала, и волос долгий черный расти начал. Прогнал я ее за такие дела, — продолжил он рассказ.

И еще минут пятнадцать подобного трепа. Я уж нацелился прикончить его и прикопать в этой же грязи. Все равно тут бланков строгой отчетности нет, никто за нами не следит толком. В это время за оградой почувствовалось оживление и я поспешил к ней.

— Тебе повезло парень. Это покупатели, никак ярмарка сегодня будет, — прошамкал давешний дед.

Но он ошибся. Ни сегодня, ни через день покупателей не было. А нас гоняли на работу, ибо тут как в армии. Раб должен быть занятым и уставшим, чтоб ему в голову разные плохие мысли не лезли. Радовало, что я имел возможность в реал выходить иначе действительно изнурен был бы донельзя. И не столько физически, сколь морально. А в игре мы копали и засыпали канавы, рубили и сажали деревья, строили дома из глины для жителей, если нас кто-то брал в аренду у хозяина. В конце концов, что отделяет человека от раба? Деньги? Власть? Нет. Человек выбирает, раб — повинуется. Ели мало, а спали и того меньше. Дед загнулся на третий день. Его забрали вечером и отволокли в неизвестном направлении. Наверно просто выкинули в овраг или сожгли.

Однажды ночью, когда я уже собрался выходить в реал за оградой раздался громкий шепот:

— Тссс, Ошкуй, не хочешь немного свободы?

Это был Мананга, в темноте светились лишь белки глаз да белые зубы.

— Меня прислал Рексис, узнать будут ли какие указания? — продолжил он.

— Пока нет. Ползи обратно, пусть будут начеку, скоро прибудут покупатели похожие на нас, они или купят меня или нам нужно будет следовать за ними. Пусть держат под надзором северный тракт.

— Будет сделано, — и паренек черной змеей растворился в ночи.

Я надеялся дождаться ярмарки и был уверен, что меня купят потомки Йорина, раз они тут бывают и увезут с собой, в противном случае не будет другого выхода, как бежать и долго блуждать в поисках их поселений.

На седьмой день мы не отдыхали. Нас отвели в подобие летнего душа. Обмазанная глиной плетенная бочка с дырками внизу для стока. Сполоснули затхлой дождевой водой, накормили плесневелым хлебом грубого помола и отвели на помост, где связали друг с другом крепкими плетенными жгутами. Хорошо навес присутствовал из пальмовых листьев, иначе от жары нам тут и помереть.

— Бежать не советую, — сказал старший конвоя, — иначе будете схвачены и отфигачены, — и утробно заржал, обнажив гнилые пеньки восьми зубов.

Торги начались после полудня. Нас подняли, заставили мужчин выстроиться отдельно, а женщин с другой стороны и появились покупатели.

Разных цветов и одежд, пестрые как попугаи. Кто в перьях, кто в бусах, кто во что горазд, лишь бы затмить друг друга яркостью и дороговизной одежды и разных цацок.

— А вот он, сколько стоит? С виду силен?

— Пять жемчужин и два барашка.

— Мне два черных и одного белого заверните, — слышалось с другого края.

Солнце стало клониться к закату. А меня все не хотели покупать. Нет, ко мне приценивались, щупали мышцы рук и ног, смотрели зубы, уважительно окали, но не брали. Кто-то думал, что я слишком силен и убегу, а кто-то, что слишком много просят. Оценили меня хозяева в отару из десяти овец и столько же черных жемчужин. К слову, самая высокая цена на сегодняшних торгах. Повод для гордости.