Пятьсот миллионов бегумы - [8]

Госпожа Саразен, выйдя замуж в очень молодом возрасте за человека, всецело отдавшегося науке, с благоговением относилась к занятиям мужа, которого она нежно любила, хотя и не совсем понимала его увлечения. Чуждая тех радостей, которые доктор Саразен черпал в своей работе, она иногда чувствовала себя несколько одинокой рядом с этим тружеником науки и весь свой избыток нежности, все свои надежды перенесла на детей. Она любила мечтать о том, какая у них будет роскошная, счастливая жизнь. Она не сомневалась, что Октава ждёт блестящая будущность. Когда Октав поступил в Центральную школу, это скромное учебное заведение, выпускавшее молодых инженеров, преобразилось в её глазах в некий питомник знаменитостей. Единственно, что иной раз омрачало её радужные мечты, был недостаток средств — препятствие, которое могло помешать головокружительной карьере сына, так же как и счастью её дочери Жанны. Письмо мужа рассеяло все её опасения — теперь ей уже нечего было бояться, её материнское сердце было спокойно.

Мать с сыном сидели и разговаривали чуть ли не до самого рассвета; каких только планов они не строили на будущее, а маленькая Жанна, вполне довольная своим настоящим, совсем не думала о будущем и так и заснула, сидя в кресле.

Наконец, когда они уже собирались идти спать, г-жа Саразен спросила сына:

— Что же ты мне ничего не говоришь о Марселе? Разве ты не показал ему письмо отца? Что он об этом думает?

— Ну разве ты не знаешь Марселя, — ответил Октав. — Ведь это сущий мудрец, да что там, настоящий стоик. Он, знаешь, испугался за нас… не за отца, конечно, за него, как он сказал, при его здравомыслии учёного нечего опасаться, — но что касается нас, тебя, Жанны и в особенности меня, он говорит, что его пугает это огромное богатство, что он предпочёл бы для нас нечто более скромное — тысяч двадцать пять годового дохода.

— И может быть, он прав, — ответила мать, задумчиво глядя на сына. — Есть такие натуры, для которых неожиданное богатство может оказаться гибельным.

При этих словах Жанна проснулась.

— Ты помнишь, мама, — сказала она, поднимаясь и протирая глаза, — помнишь, как ты мне однажды сказала, что Марсель никогда не ошибается? Я верю всему, что говорит Марсель.

И, поцеловав мать, Жанна вышла из комнаты.

Глава третья Хроника происшествий

Когда доктор Саразен явился на четвёртое заседание гигиенического конгресса, он обнаружил, что все его коллеги проявляют по отношению к нему исключительное внимание. До сих пор его светлость лорд Глендовер, кавалер ордена Подвязки и почётный президент собрания, едва удостаивал замечать присутствие скромного французского врача.

Этот лорд был весьма важной персоной, и его участие в конгрессе заключалось в том, что он объявлял об открытии и закрытии заседания и предоставлял слово ораторам по списку, лежавшему перед ним на столе. Он сидел всегда в одной и той же позе, заложив правую руку за борт сюртука, не потому, что он когда-то повредил себе руку, упав с лошади, а потому, что эта неудобная поза была увековечена английскими скульпторами в бронзовых памятниках английских государственных деятелей.

Мучнисто-белое, гладко выбритое лицо, покрытое красными пятнами, замысловатый парик с высоко взбитыми локонами над узким лбом, явно свидетельствующим о полном отсутствии мыслей, вполне гармонировали с этой надутой, чопорной фигурой, неподвижно застывшей в нелепой, натянутой позе. Когда необходимость заставляла лорда Глендовера повернуться, он поворачивался всем корпусом сразу, точно деревянный манекен. И даже глаза у него двигались в орбитах не так, как у людей, а точно у куклы, рывками.

На первом заседании конгресса, когда доктор Саразен подошёл представиться президенту, лорд Глендовер в ответ на его приветствие ограничился снисходительно-покровительственным кивком, который можно было бы расшифровать так:

«Здравствуйте, маленький человечек! Это вы, кажется, добывая себе средства к существованию, возитесь с какими-то жалкими машинками? Надо обладать моим острым зрением, чтобы разглядеть так далеко от меня, где-то там внизу, столь незаметного человека. Ну что ж, разрешаю вам приютиться под сенью моего величия».

Но на этот раз лорд Глендовер встретил доктора Саразена приветливой улыбкой и простёр свою любезность до того, что указал ему на пустое кресло возле себя. Все остальные члены конгресса почтительно поднялись со своих мест.

Чрезвычайно удивлённый этим знаком исключительного и лестного внимания к своей особе, доктор Саразен решил, что, по-видимому, его счётчик кровяных шариков, после того как с ним ознакомились ближе, признан более ценным изобретением, чем это показалось сначала.

Но это самообольщение длилось недолго. Едва только он сел на предложенное ему место, как лорд Глендовер круто повернулся всем корпусом, что вполне могло привести к вывиху позвоночника у его светлости, наклонился к доктору и шепнул ему на ухо:

— Я слышал, вы получили громадное наследство? Говорят, вы теперь «стоите» двадцать один миллион фунтов стерлингов. Правда это?

Лорд Глендовер был, по-видимому, страшно огорчён, что он легкомысленно просчитался в своём обращении с человеком, представлявшим собой такую громадную ценность. Вся его поза, казалось, говорила: «Почему же вы нас не предупредили? Ну, знаете, откровенно говоря, это нехорошо. Ввести человека в такое заблуждение!»