Пятьсот часов тишины - [7]

Делали барки на берегу, а потом скатывали. Сначала катные бревна положат. Сталкивали всем народом, человек тысяча. Спишка это была. Женщины впереди за веревку тянут, она снасть называлась, а мужчины сбоку и сзади пшиками сталкивают. А на берегу' наговорщики стояли, наговаривали, они заставляли вместе дернуть.

Вот зоренька занялась,

Наша сила собралась,

Грянем да ух, да хо-о-дом!»

Сплав был сезонный. Он продолжался две-три недели, пока держалось половодье.

Па огромных барках-коломенках, поднимавших тысяч пятнадцать пудов груза, сплавляли к Перми все, что удалось заготовить за год.

В середине апреля к небольшой уральской речушке стекались крестьяне из ближних и дальних губерний (приходили даже за тысячу верст!), чтобы заработать несколько рублей и к севу вернуться домой.

«От сплава отец приносил домой копеек тридцать, — рассказывает в упомянутых «Преданиях» одна старая женщина. — Только то, что дома не ест в это время, да муки часть дома оставлял. Придет домой с голыми коленками к посевной».

Но не все возвращались и с тридцатью копейками…

«Как вы, братцы, живете?» — спрашивал путешествовавший в этих краях в конце прошлого века и написавший толстую книгу очерков «Кама и Урал» Василий Иванович Немирович-Данченко. «Помираючи живем. Вот как живем!» — отвечали ему. И потрясенный беллетрист, несколькими страницами ниже, восклицает: «Жалкий, измученный и ограбленный народ! Кто за тебя вступится? Кажется, нет такой тли, которая поедом не ела бы тебя!»

Бурлаков набиралось тысяч до тридцати пяти. Их распределяли на пятьсот барок, двести плотов, оснащавшихся на разных пристанях — в Каменке, Старой Утке, Сулеме, Кыне, Усть-Утке, Верхней Ослянке — и шедших вниз караваном (сплав так и назывался — караванный).

Уровень Чусовой в половодье поднимался выше меженного метра на четыре, а то и больше. В узком извилистом русле среди каменных теснин мчался разъяренный. клокочущий поток. Он подхватывал барки и нес их на себе, словно щепки.

— Вода у нас ярая, весной — страшенная, — говорят тут.

— Кто на Чусовой не бывал, тот бога не видал!

— На Чусовой — прощайся с родней!

В среднем гибла каждая десятая барка.

Наибольшую опасность представляли те повороты реки, где лобастые береговые скалы, словно нарочно, были выдвинуты на самую середину и без того узкого русла.

Эти скалы получили название бойцов.

Они отбрасывали сильную, вспененную струю к противоположному берегу.

II в этом лютом водовороте надо было управлять баркой.

На одно барочное весло — поносную — ставили до сорока человек.

Чтоб хоть как-нибудь уменьшить силу удара барки оскалы, в наиболее опасных местах сооружались заплавни — своего рода буфера, состоящие из системы толстых бревен. При ударе заплавни обычно приходили в негодность, зато барка, случалось, избегала роковой участи.

Потом стали пользоваться так называемыми лотами — тяжелыми чугунными болванками на крепких цепях. Лот работал как своеобразный тормоз: волочась по дну, он значительно снижал скорость барки.

Самой большой из верхних пристаней была Каменка.

Проезжая мимо деревни Каменки, а это всего в девяти километрах от Слободы, мало кто из туристов, еще не войдя во вкус путешествия, останавливается, чтобы подняться к заброшенному, полуразвалившемуся двух, этажному зданию. Здесь во времена Мамина-Сибиряка помещалась караванная контора компании «Нептун* куда захаживал писатель, перед тем как отправиться на барке с Савоськой…

Путь от Каменки до Перми занимал со всякого рода остановками около недели.

…Сплав по Чусовой продолжался вплоть до Октябрьской революции. Но роль этой реки как важнейшей транспортной артерии после постройки железной дорога от сезона к сезону падала.

Белогвардейцы разрушили на Урале примерно три четверти всех заводов, уничтожили речной флот, вывели из строя часть железнодорожных путей и узловых станций, угнали весь подвижной состав.

Тогда-то, в годы разрухи на транспорте, снова вспомнили о Чусовой. Естественно, что многих привлекала мысль воспользоваться Чусовой, чтобы как-то выйти из затруднительного положения.

Реконструкция и подъем промышленного Урала вскоре стали важным звеном плана ГОЭЛРО.

II. В ГОСТЯХ У КАМНЯ

…Знойный июльский день, зеркальная гладь раздольного плеса с отраженными облаками, синее небо, да кудрявые лозы над водой, да дремотно-волнистая ширь поемных лугов до дальнего пильчатого леса по горизонту, что замыкает совсем, казалось, бескрайний простор. Плывет медвяный аромат трав, заливается жаворонок в поднебесье. Берега всё сплошь низкие и плоские, словно к воде припавшие; множество песчаных отмелей; и песок — все мельчайший, золотистый, и мягко на нем, как на пуховике, и жарко на нем, насквозь прокаленном, как на русской печи зимой. Вот какая река грезится нам, уроженцам средней полосы.

И перед этой распахнутой неохватностью душа как-то вселенски ширится; ты все больше теряешь себя, но зато все ближе к чему-то другому, неизведанному. И не столько уже принадлежишь себе, сколько реке, и даже не реке, а этой бескрайности лугов и полей, этим далям горизонта, мреющего в розовато-сиреневой дымке. И ты сам — словно бы сам простор, словно бы вот эта все при-туманившая, стелющаяся дымка.