Пятьсот часов тишины - [20]

Я заварил бы порошок бурлящим кипятком —

И ты — живой-живая! Сели бы рядком.

С тобой я посмеялся б, погрустил

И… и в порошок опять бы обратил…

Беспечной радостью я стал бы вновь богат,

Как жизнь, берег бы тот волшебный концентрат!..

…Но нет тебя, а я нехитрый стих,

Крепясь, плету в фантазиях пустых.

— Скажите, пожалуйста! — одобрительно причмокнул Историк, когда Лирик умолк. — Я считаю, что все в норме, все в пропорции: и патетика и гумор. А как ты, Физик?

Физик ответил:

— Это можно сказать короче:

Вспомню тебя — и сердце тает в груди, как масло.

О, если хочешь кататься, как сыр катается в масле,

Спеши, дорогая, в мои объятья. Спеши!

Историк прыснул в кулак, а Лирик мрачно сказал:

— О ты, лучший поэт среди физиков, лучший физик среди поэтов! Ты гениален. Позволь мне тебя обнять.

Физик, утративший на минуту бдительность, позволил.

Лирик сгреб его в охапку и бросил в реку…

…Но после этого случая Лирик предавался сочинительству уже ежедневно.

IV. «БЛУДНЫЕ ДЕТИ»

— Рррррр!..

Это не овчарка зарычала в прихожей, а задребезжал у изголовья будильник. По башке его, окаянного, ненавижу будильники!..

7.00. Вставай, дорогой, чего там! Вставай, как солдатик, ать-два! Спатеньки хочется? Можешь лечь сегодня не в час и не в два, а в одиннадцать. Впрочем, черта с два ляжешь в одиннадцать! Старая песня: вечером не лечь, утром не встать… «Ррррр!.. Дррррр!.. Пррррр!» — на разных этажах, на разные голоса и на разные лады целый час поют в доме будильники — квартирные наши петухи.

8.00. За спиной хлопает входная дверь. В одной руке у тебя портфель, в другой — тепленькая, еще полусонная податливая лапка твоей синеглазой Букашки. Букашка в детсад, ты на работу. Не глазей, детка, по сторонам: родитель опаздывает! («Утром, как пуля, несется папуля».) На ходу вспоминается из чьих-то стихов: «Спешишь ты, облаков не замечая…» Да, это ужасно — жить, не замечая ни облаков, ни закатов, ни роста травы, ни птиц — ничего. А ведь живут…

8.15. Всходя на бегущую тропу эскалатора, ты раскрываешь свое дорожное чтиво. Можешь читать что душе угодно: хоть Дюма, хоть Ганзелку и Зикмунда… Это всецело твои минуты.

8.40. Вагон, из которого вышел ты и еще человек с полсотни, с облегчением вздохнув, приподымается на рессорах. Но тут же в него и вошло человек с полсотни. Снова осев, тяжко вздохнув пневматикой, поезд готов умчаться в черный зев туннеля. Из громкоговорителей зычный голос командует: «Граждане пассажиры! Проходите в головные и хвостовые вагоны, не загружайте середину поезда! Войдя в вагон, в дверях не останавливайтесь! Находясь в вагоне, уступайте места инвалидам и женщинам с детьми!..» Мягкий грохот автоматически сдвигаемого множества дверей. Поезд уносится. Ты в потоке людей медленно продвигаешься к выходу. Иной раз поток такой плотности, что слышишь, как тоскливо стучит сердце соседа. А сверху летят новые наставления и правила: «Стойте справа, проходите слева! Бежать по эскалатору запрещается!»

Каждый день одно и то же, одно и то же. Каждый божий день! Как им самим не надоест? Ни гибкости, ни изобретательности, долдонят, точно бездушные автоматы! А может, там у них и впрямь автоматы?..

8.50. Ты покупаешь газеты в киоске «Союзпечать». Киоскер уже в курсе всех новостей: «Сегодня в «Советской России» потрясающий подвал — суд над валютчиками. Вот вам еще и «Россия». Итого пятиалтынный. До завтраго!»

8.58. Садишься к своему рабочему столу…

Весь год изо дня в день повторяется это, как говорится, с немецкой пунктуальностью. Распорядок здоровый, разумный, твердый. Все это так. Однако к лету до того осточертевает сидеть сиднем, что словами выразить невозможно. Тогда-то мы и устремляемся кто куда, врассыпную. Иначе и жизнь не в жизнь. На собственный риск и вкус устраиваем свой отпуск. Как только достал с антресоли рюкзак — все, привычный уклад жизни нарушен, ты «сразу смазал карту будней» (Маяковский).

«Да здравствуют искатели дорог! Ведь тяжело лишь преступить порог!» (Леонид Мартынов).

Куда как это хорошо «проездиться по России», а то «заплывет телом душа» (Гоголь).

А еще: «Не развит ум у юных домоседов» (Шекспир).

А еще: «С детских лет путешествия были моею любимою мечтою» (Пушкин).

А еще: «Болезни, попреки, придирки и книги оставлены дома» (Уолт Уитмен).

А еще: «С этим началась для меня жизнь, в которой каждое движение, каждый шаг, каждое впечатление были не похожи ни на какие прежние» (Гончаров).

А еще: «Смотри, запоминай. Но все равно потом будешь каяться, что смотрел не туда, запомнил не то, что надо было…» (Леонид Борисов).

До чего же это удобно, когда владеешь цитатами! От души завидую тем мужам, кои превратили это в дело жизни — компоновать собственное малое из кусков великого и чужого!

…Итак, мы в пути.

Въевшиеся в нас служебно-домашние привычки поначалу изрядно мешают нам. Их подлая цель — не дать нам забыть все то, что мы непременно хотим забыть, что мы должны забыть. Но мы держим педантов в узде, иначе плакал наш отпуск!

…Поезд на Коуровку (откуда все чусовское-то, собственно, и началось) отходил в шестом часу, так что у нас оставалось время на осмотр города.

Куда бы ни приехал ты, чувство всегда такое, словно изменилось земное притяжение…